— Я тебе не Сонинья, — ответила она, — меня не проведешь.
— Вальдета, любимая, а как же свобода? А как же любовь, моя хорошая?
— Ах, Нанду, перестань, давай лучше потанцуем…
Теку куда-то пропал вместе с Валькирией, а я стал прижиматься к Вальдете во время танца, сжимая ногами ее бедра, и дышал ей в самое ухо. Она слегка постанывала и даже вскрикнула, когда я укусил ее за ухо, и мне казалось, что мы одни на целом свете. Голова у меня шла кругом, кругом, кругом. Потом Вальдета прижалась животиком к моему члену, мы терлись какое-то время друг о друга в полумраке среди множества танцующих пар, и я не выдержал: когда ее стоны усилились, я кончил, и ноги у меня подкосились.
— Ты в порядке? — спросила Вальдета.
— Да, — ответил я, — мне очень хорошо.
Но в глазах у меня потемнело, и она потащила меня к выходу.
— Боже мой, — вырвалось у меня, — я умираю.
Она усадила меня на скамейку, и меня вырвало — я извергнул из себя и ром, и конфеты, и закуски, а заодно и душу. Тем временем она в отчаянии озиралась, пытаясь найти Теку, а я посмотрел своим единственным здоровым глазом на уличный фонарь и, прежде чем вырубиться, решил, что жизнь лишена всякого смысла. Это была красивая фраза.
Теку побрызгал мне в лицо водой из озера, и я пришел в себя.
— Ну ты даешь, на кого ты похож, опух весь, — сказал он. — Пойдем-ка отсюда.
У меня перед глазами все плыло, Вальдета нервно теребила пальцы, а у Валькирии на лице было написано отвращение.
— Люди, он тут все заблевал, свинья! — безжалостно проговорила Валькирия.
— Заткнись, дылда, я еще живой, — сказал я, вновь овладевая ситуацией.
— Хочешь остаться, что ли? — встревоженно спросил Теку.
— Со мной все в порядке, танцуй дальше, я останусь тут.
И они пошли танцевать, неблагодарная Вальдета тоже пошла с ними, а я остался наедине с печалью и одиночеством.
«Нет никакой солидарности между людьми», — подумал я, осматривая свою окровавленную и заблеванную рубашку.
Мне удалось дотащиться до озера и умыться. Мне стало получше, и я побрел по аллее, обсаженной пальмами, и размышлял о скоротечности земной человеческой жизни. «Мы — звездная пыль, мы — черви», — философствовал я, дивясь на собственные умственные способности.
Я еще чуть блеванул, чтобы стало полегче. Только собрался я блевануть еще разок, как увидел, к вящему своему испугу, посреди листвы крошечные шляпки грибов. Боже правый, мне до гроба не забыть этого вечера! Я сел и принялся глядеть на грибы, не решаясь к ним притронуться, но чего еще было ждать от такого вечера? И тогда, зажмурив глаза и зажав нос, я набрал грибов и стал их жевать, делая усилие, чтобы снова не блевануть. Они пахли мочой, но ничего, все обошлось.
