В Тагуатинге творилось что-то неладное.
День и ночь солдаты в касках обходили наши дома — днем с автоматами, ночью с фонарями и собаками.
Маму все это очень нервировало, но папа обнимал ее и говорил мягким и спокойным голосом:
— Не бойся, Мария. Президент — добрый человек и знает, что мы за него. Эти солдаты — для того, чтобы нас защищать.
В те дни я думал, что в Бразилии начинается война. По радио без конца играли военные марши, а президент и какой-то министр или губернатор произносили речь за речью.
Дона Иоланда все время приносила в школу четки и заставляла всех молиться вместе с ней.
— Президент республики, — вещала она, — это дьявол во плоти, и все мы должны молиться, чтобы Бог смилостивился над его грешной душой.
Папу все это раздражало:
— Вот из-за таких, как она, наша страна и прозябает в нищете.
Но на самом деле в головах у нас была страшная путаница. Однажды мы обнаружили, что еды у нас день ото дня становится все меньше и что папа становится почти таким же нервным, как мама.
С аграрной реформой у него ничего не вышло, а на строительстве ходили слухи, что сто работников на следующей неделе будут уволены.
— Если это произойдет, — грозился папа, — то мы устроим такую демонстрацию и такой митинг, что ничего не будет видно из-за плакатов. Эту страну нужно уважать.
Но ничего такого не произошло.
Теперь уже неважно
Однажды папа пришел домой в слезах. Не могло быть ничего ужаснее, как видеть плачущим этого толстого краснощекого человека. Папа, как всегда, вернулся поздно, но на сей раз еще и в разорванной одежде, с окровавленным плечом и со слезами, бегущими по небритым щекам.
Мама уложили Туникинью и Силвинью спать, но мне почему-то разрешили остаться в большой комнате вместе с плачущим отцом.
Когда мама вернулась из детской, тревожно теребя передник, я уже знал, что на другой день мы уедем из города Бразилиа, я так и не увидел город со сверкающими стеклами.
Папа всхлипывал, как ребенок, а мама ласково утирала ему слезы.
А я сидел напротив них, тоже готовый разрыдаться, когда папа говорил: «Он бросил нас, сбежал в Уругвай, сукин сын». Мама даже не сделала папе замечания, чтобы он не ругался.
Потому что теперь уже было неважно.
Я ничего не знал
Наутро предместье Тагуатинга было наводнено войсками. У мужчин и женщин спрашивали документы. У кого их не было, тех арестовывали. Папу в том числе.
Из города Бразилиа мы выехали не в тот же день, как предполагали, а много дней спустя. Папа все не возвращался, мама плакала дни напролет и писала письма бабушке и дедушке. Грустно стало в Тагуатинге. Дети больше не играли на пыльных улицах.
