— Куда вы ходили? — сразу интересуется она.
— В нужник, — отвечаю напрямик. — Позвать тебя, когда в следующий раз пойду?
Она морщит носик и пристраивается рядом со мной. Горшочек с ядом оттягивает мне карман. Нужно как можно скорее отнести его обратно в мою комнату. Однако общество Жаметты не оставляет мне выбора. Я возвращаюсь в зал, имея при себе неопровержимую улику моего преступления.
Двумя днями позже дождь наконец прекращается. Все радуются возможности выбраться из дворца, ибо тот начал отчетливо превращаться в тюрьму. Юлиан, Пьер и несколько баронов, в том числе Вьенн и Жюльер, решают отправиться на охоту. Я без особого труда устраиваю так, чтобы пригласили и меня с фрейлинами. Конечно, мне необязательно быть на охоте, мое присутствие никоим образом не повлияет на действие яда — я просто желаю проследить за исполнением своей задачи до самого конца.
И еще я побаиваюсь спятить от долгого заточения в замке. Мне крайне необходимо выбраться на свежий воздух. Хотя бы на несколько часов.
Егеря уезжают вперед, и за ними псари со своими подопечными. Собаки вертятся, пыхтят и лают, с нетерпением ожидая, чтобы их спустили со сворок. Я держусь поблизости от Жюльера и Вьенна, но старательно обхожу их глазами. Еще не хватало, чтобы кто-то заметил мой особый интерес!
Пьер надеялся добыть оленя, но егерям не удалось обнаружить следов. Вероятно, это и к лучшему, поскольку земля изрядно раскисла после недели дождей, — в погоне за оленем наверняка не обошлось бы без падений, а то и без увечий. Оставалась мелкая дичь, ради которой мы взяли с собой соколов.
Моя соколиха сидит у меня на запястье. Ее глаза прикрывает колпачок с ярко-красными и синими перьями, и посреди суматохи ловчая птица остается спокойной. Юлиан подарил мне ее на двенадцатилетие. А после того как я удрала в монастырь, полных три года заботился о моей питомице. Ни дать ни взять знал, что я вернусь. Когда же это произошло, оказалось, что соколиха слишком привязалась к Юлиану — поначалу летела на руку только к нему, не ко мне.
Непосредственно за городскими стенами моя охотница начинает беспокоиться. Она вертит головкой и топчется, так что на опутинках[1] звенят крохотные серебряные колокольчики. Мы как раз проезжаем то самое место, где считаные дни назад расставались с жизнью воины герцогини, и я гадаю, уж не уловила ли чуткая птица застоявшееся присутствие смерти. В моих же ушах эхом отдается душераздирающий рев того последнего рыцаря, когда под ним убили коня…
