— Вчера удалось обнаружить целый рассадник предателей и бунтовщиков! Если бы не стремительные действия наших людей, нас, того и гляди, перерезали бы прямо в постелях!
Вот как, значит, д'Альбрэ и его приспешники все преподносят. Тефани с негромким звяканьем ставит поднос на стол.
— А еще среди ночи пропала девушка-служанка…
Я откидываю одеяло и встаю на ноги:
— Сколько всего успело произойти, пока я спала! Девка-то, небось, к любовнику отлучалась?
Тефани потрясенно глядит на меня, и я неожиданно понимаю, что она в самом деле напугана.
— Весь замок перевернули вверх дном, но ее и след простыл.
Жаметта, тряхнув головой, подает мне домашний халат.
— Кое-кто говорит, будто она была с изменниками заодно.
Ох и дура же я! Надо было мне предвидеть подобное. Я так стремилась вывести девчонок отсюда поскорее, что даже не задумалась, как все совпадет!
— А я слышала, ее убили, поскольку она увидела что-то, чего не должна была видеть, — говорит Тефани, подавая мне бокал горячего вина.
Я вскидываю голову, изучаю лицо фрейлины. Однако непохоже, чтобы это были ее собственные выдумки.
— Где же ты это слышала?
Она пожимает плечами:
— Служанки болтали, когда я забирала для вас поднос.
Я молча потягиваю вино, пользуясь возможностью собраться с мыслями.
Жаметта вдруг выкатывает глаза:
— А может, ее призраки утащили?
Я с трудом удерживаюсь от тяжкого вздоха. Похоже, мне вовсе спать не полагается, если я хочу уследить за всем, что в этом замке творится!
— Что еще за призраки?
— Ну как же, те, что в старой башне живут! Вот уж где в самом деле нечисто! Многие слышали, как они там стонут, жалуются и всяко-разно шумят…
Тефани осеняет себя крестным знамением, потом поворачивается ко мне:
— Вот вам чистая сорочка, госпожа.
Я отставляю вино и сбрасываю халат. Щеки Тефани розовеют от смущения. Она помогает мне одеться.
— Госпожа совсем исхудали, — бормочет она. — Вам бы кушать хоть немножко побольше.
Такая наблюдательность фрейлины мне решительно ни к чему. Однако меня необъяснимо трогает ее замечание.
— К тому же темные тона, которые вы так упорно носите, вас вовсе не красят, — произносит Жаметта, расправляя платье из муаровой черной парчи. — Вы в них неестественно бледная.
На самом деле ей покоя не дает то обстоятельство, что кожа у меня светлее и чище, чем у нее.
— Боюсь, за время своего пребывания в монастыре Святой Бригантии я утратила вкус к мирской роскоши, — сообщаю я ей.
И в самом деле, после возвращения в домашний круг графа я носила исключительно глухие темные платья. Только не из-за новообретенного благочестия, а как дань скорби по всем, кого загубил д'Альбрэ.
