Не считать же розу, подаренную им покойной Полине, в преддверии праздника восьмое марта за проявление внимания. Это была простая обязаловка, навязанная ему кем-то из коллег-мужчин. Северинцев был холодным как айсберг, никогда не покупался на кокетливые женские взгляды и если бы не Наташка Волкова, супруга трансфузиолога Владимира Петровича, все бы уже давно решили, что профессор гей. И вдруг такой интерес к её скромной персоне!
Нара судорожно вздохнула.
Прожив на свете тридцать два года, она неплохо научилась разбираться в людях вообще и мужчинах в частности, поэтому была уверена, что недвусмысленные намёки профессора поняла правильно. Правда, оставалась вероятность, что это просто подсознание сыграло с ней злую шутку, выдав желаемое за действительность. Ведь положа руку на сердце, Машка была права, высказав тогда, что он ей нравится.
Когда на часах было уже три часа ночи, Нара всё же решила последовать народной мудрости, в которой утро вечера мудренее и заснуть, наконец. Что там будет дальше, время покажет, хотя она совершенно точно не собиралась падать в профессорские объятия, после первого откровенного намёка, как бы ей этого не хотелось. Тем более, что исключать вариант, что ей просто показалось тоже нельзя.
Однако на следующий день Северинцев даже головы не повернул в её сторону, когда они с анестезисткой шли по коридору в сторону детского блока.
В бригаде, работающей с детским кардиохирургом Лисовицким, Нара кроме анестезиологической медсестры Саши больше никого не знала. Так, видела несколько раз в переходах центра, вежливо здоровалась и проходила мимо, поэтому чувствовала себя сейчас неуютно. Ей не хватало жизнерадостного анестезиолога Вити, вечно весело напевающего что-то и анестезистки Ларочки. Даже не всегда неуместные шутки Василича были бы сейчас кстати — здесь не было такого чувства локтя как в бригаде Северинцева. Вместо них был хмурый Лисовицкий и анестезиолог Нина Аркадьевна- тихая и незаметная женщина, которую никто бы вообще всерьез не воспринимал, если бы не её профессионализм.
Северинцев появился в оперзале, когда синюшное тельце младенца уже было обложено стерильными салфетками, операционное поле обработано бетадином, а Лисовицкий взял в руки ретрактор.
Он молча ждал, пока Саша завяжет ему халат. Лицо закрывала маска, а в тёмно-карих глазах, обращённых казалось внутрь себя, были холодная сосредоточенность, спокойствие и предельная концентрация. Сейчас это был совершенно другой человек, а вчерашний визит казался просто необычным сном.
