Ключница, заслонившись от креста руками, заголосила:
– Не губи, отец родной! Помилосердствуй!
– Говори, ведьма! – не унимался поп. – Не гневи Бога!
– Истинный крест, не ведаю. Наказана она была матушкой настоятельницей, в сараюшку посажена, а куда оттель подевалась, никто не ведает.
– Крестись, старая, на образа, что правда то.
Старуха завертела головой, но образов в кабаке не было.
– Пускай ее, – распорядился Федор. – Так верю. Поехали отсель, братья, – обратился он к гулящим, поднимаясь с лавки. – Знать, не судьба свидеться.
Разбойные пошли к выходу.
– А ты, старая, сиди! – рявкнул на пытавшуюся слезть с бочки ключницу Фимку поп Савва. – Молись о душе своей, в грехе погрязшей, во лжи и злобе пребывающей. Молись, пока не заслышишь глас Божий, всепрощающий, – и, поправив сбившуюся набок от усердия кутафейку, он двинулся за товарищами.
За городскими воротами навстречу разбойным усталая лошаденка, понукаемая, судя по обличью и одежде, приказным чином, изо всех сил тянула телегу.
Телега почти миновала атамана, когда, глянув в нее, он увидел мужика, связанного по рукам и ногам.
– Стой! Стой! – закричал Федор и, рванув повод, поскакал за телегой.
Приказной остановил лошадь.
– Почто человека в путах держишь? Ответствуй, черная твоя душа.
Приказной, придав своему лицу равнодушный вид, ответил:
– Так, ничтожный человечишко. Девку беглую у себя укрывал, за то и взят.
– Что за девка?
– Беглая, из монастыря утекшая. Уворовала из монастырской кладовой рухлядишку всякую и…
– Врешь, – перебил его Семен Захарьевич, пытаясь приподняться в телеге. – Врешь! Невинную порочишь!
Поляк, соскочил с коня, метнулся к буднему мастеру.
– Скажи, добрый человек, как прозывалась монахиня та?
– Не знаю я никакой монахини и не укрывал никого, – ответил Семен Захарьевич и лег на дно телеги.
– Да не таись ты, худа тебе от нас не будет, – сказал Поляк и миролюбиво положил ему руку на спину. – Не Алёной ли звалась?
– Алёной, Алёной воровка та звалась, – подтвердил дьяк. – Ее, отступницу, лиходей и прятал, за то и повязан.
– А ну, развяжи! – приказал подьячему Федор.
– Не можно! Кровь на ем, на его будных мужиках, – пытался было возразить подьячий, но, получив удар в ухо, полетел на обочину. Поляк перешагнул через распластавшегося в грязи подьячего и, подойдя к телеге, рассек ножом веревки, коими был связан Семен Захарьевич.
– Ты, друже, не сторонись нас, не опасайся, – обратился к будному мастеру Федор. – Мы знакомцы Алёны.
