Шайсупов разрешающе кивнул головой.
– Шмонька Сухов нашел тряпицу на калиточке висемшей, зацепился кто-то рубахой и вырвал клок. А клок-то знатный: черен и кровица на нем. И статься, выбросил бы он тряпицу ту, кабы не висела она на потайной калиточке, а калиточка та в Николаевский монастырь ведет. Вот где тюремных сидельцев искать надобно, – заключил Семен.
– Может статься, и так, – согласился князь. – Везде искали разбойных, а вот храмы Божьи минули.
– Прикажешь наведаться в монастырь? – склонил голову староста.
– Сам поеду. Упреди Степаниду, чтоб встречала, да пошли за Захаркой Пестрым.
Князь Леонтий заходил по горенке, потирая руки.
– Васька Щелычев поймал да упустил разбойных, а от меня им не уйти, не таков я человек, чтобы выгоды не усмотреть.
Кровь ударила в лицо. Он подошел к столу, вытащил из ларца зеркало в серебряном окладе и, глянув в него, остался доволен своим отражением.
– Лицом не вышел, зато умен, – похвалил себя князь.
3
Слух о побеге тюремных сидельцев донесся до глухих монастырских стен.
Мать игуменья, догадавшись, что за демоны посещали этой ночью святую обитель, приказала позвать Алёну. Та явилась, тихая и смиренная.
Степанида с особой пристальностью оглядела молодую монахиню: ладная блудница-то, отметила про себя игуменья.
– Помнишь ли ты заповеди христовы, дочь моя? – обратилась игуменья к Алёне. – Крепка ли в вере к Богу?
– Бог в сердце моем, матушка, и на устах.
– Хорошо, – одобрила игуменья. – Тогда ответствуй, нет ли соблазна в помыслах твоих, не тянется ли сердце твое в мир?
Алёна, не в силах скрыть правду, тихо ответила:
– Да, матушка. Непокойно мне. Гнетет мою душу грех тяжкий.
– А ты покайся.
Подойдя к Алёне, игуменья взяла ее за руку и подвела к лавке.
– Сядь. Говори, я приму твой грех.
Алёна заволновалась: грудь ее высоко вздымалась, щеки пылали; глаза, красные от бессонно проведенной ночи и припухшие от слез, лихорадочно блестели.
– Замыслила я, матушка, о греховном, о земном.
Ласково поглаживая дрожащую от волнения руку молодой монахини, игуменья успокоила:
– Грех тот терпим. Постом и трудом смиряй плоть свою, а мысли греховные изгоняй святой молитвою, – и, помолчав, добавила: – Скажи, дочь моя, дошла ли ты токмо в помыслах своих до греха или свершила грехопадение?
Алёна вся вспыхнула до корней волос.
– Как можно, матушка!
– Охолонь, сгоришь ненароком.
Игуменья встала.
– А кто он таков молодец, что забыла ты долг свой перед Господом? – спросила она и впилась глазами в Алёну.
