— Ступай за мной, — приказала ей Мария.
Обе вышли во двор.
Описывая этот эпизод, Катри старалась быть как можно сдержаннее, чувствуя, что молодой человек возмущен до глубины души. Эссола считал, что Мария повела себя в данном случае как торговец, который, получив назначенную сумму, желает тут же выдать товар — в подтверждение состоявшейся сделки. Этот случай, полагал Эссола, доказывал, что незадолго до этого, может быть всего несколькими часами раньше, почтенный Замбо передал Марии внушительную сумму денег.
Итак, обе они вышли во двор посреди ночи. Катри уверяла, будто из ее комнаты не было слышно, о чем говорили мать с дочерью, до того, как разразилась ссора. Внезапно Катри услышала плач девочки, мать в чем-то укоряла ее, а та все безутешнее рыдала. Потом началась какая-то возня. Перпетуя пыталась вырваться и спрятаться в доме, откуда мать вытащила ее, и в конце концов ей удалось это. Но мать тут же вбежала в дом вслед за ней, осыпая девочку злобными проклятиями.
— Ах ты дубина! — бормотала она устало. — Ах дурища! Ты что же, не знала, что когда-нибудь придет и твой черед? Не ты первая, не ты последняя! А как же все остальные, те, с кем это случилось до тебя? Можно подумать, будто тебя на бойню ведут или резать собираются!
Катри с мужем вышли из своей спальни, Амугу держал в руке зажженную лампу. Как и все жители деревни, в ту ночь он лег очень поздно, а так как толстяки обычно любят поспать, его одолевала неудержимая зевота, и Амугу без конца тер сонные глаза. Все окружили Перпетую, сидевшую на краю постели. Лицо ее было залито слезами, губы дрожали.
— Что случилось? — с притворным удивлением спросила Катри.
— Моя дочь строит из себя недотрогу, — прошипела Мария. — Воображает, будто она не такая, как все. Не желает, видите ли, ложиться с мужем в одну кровать.
Перпетуя с дрожью в голосе умоляла Катри объяснить матери, почему ей кажется чудовищным то, чего от нее требуют. До тех пор пока священник не благословит их союз, между ней и этим мужчиной не может быть близости. Она ссылалась на Катехизис, вспомнила наставления своих исповедников, взывала к благочестию самой Марии. Было ясно, что Перпетуя содрогалась от ужаса при одной только мысли о необходимости соприкасаться с Эдуардом, она боялась оскорбить бога и еще больше страшилась близости с мужчиной.
— Что за глупая девчонка! — кипятилась Мария. — Она принимает за чистую монету наставления этих святош. Да если бы мы следовали всем их заветам, неизвестно, что бы со всеми нами сталось! Неужели тебе ни разу это не приходило в голову? Подумать только, она верит всему, что говорят священники! Вот дура-то! Ну и дура!
