Моя тайная жизнь с ее страшными лабиринтами и душераздирающей какофонией голосов — мой собственный всплывший голос — эхо, отрицающее воображаемые голоса моих жертв, — порабощала меня и лишала сил.
Моя работа, никогда не занимавшая центрального места в моей жизни, все больше и больше отходила на периферию моих интересов. «Пробивать себе дорогу» в издательском деле не было необходимости — и из соображений материальных, и потому, что мне это не представлялось особенно увлекательным. Я внушила себе, что у меня достаточно знаний и что я достаточно дисциплинированна, чтобы преуспеть в той области, которую я выберу. Мои амбиции имели свое особое приложение.
И в этом смысле Доминик меня устраивал. Мне нравилось то обожание, с которым он относился ко мне. Я полностью контролировала его. Мысль о соединении с ним набирала силу. Доминик, уже чувствуя себя победителем, предпринял решительный штурм. Выдохшаяся, довольная, я уступила.
Мы поженились без всякой шумихи в Лондоне. Лексингтон уже был однажды декорацией торжественного венчания. Мне не хотелось повторения.
Но вскоре я снова оказалась обойденной. Элизабет ждала ребенка. Путем кесарева сечения на свет появился мальчик, к великой радости Элизабет и Губерта. Их квартиру пришлось переоборудовать, и с возвращением в Париж было решено повременить. Гордый отец — счастливый муж — оставался незапятнанным.
Стефан стал своего рода катализатором, и через два года я родила сына Вильяма. Теперь у Доминика было все то, о чем он мечтал. Женщина, которую он любил, и сын. Стоит ли удивляться, что иногда мне очень хотелось отомстить ему за это?
Я была хорошей матерью. Самоотверженной матерью. Когда я смотрела на Вильяма, мои мысли останавливали свой бег. Я открыла в себе желание поклониться кумиру. Фарфоровое божество, которое я купала и одевала. Непроницаемая тайна крика и молчания, взгляд, исполненный мудрого понимания.
Движение сильное и упорное, навстречу мне. Хорошо известные, но обновленные звуки. Обращенные ко мне. Этого должно было быть достаточно. Для меня. Для кого угодно. Но этого не было достаточно.
Когда няня ушла от нас, я стала справляться со всем сама. Доминик был очень удивлен и страшно гордился мной.
Я знала, что моя любовь к Вильяму восхищала его. Она была большим утешением для Доминика. Восстанавливалось равновесие. И это было справедливо.
Доминик купил квартиру-студию и, по-прежнему веря в гармонию чисел, постарался создать симметрично организованное пространство для своей красивой жены и ребенка.
