- Ну, слава богу, застал! - сказал он радостно. - Я прямо с охоты, черт занес в дремучие ломковские леса, собака увязалась за лисицей, - только недавно вернулся.
- А лисицу взяли? - с оживлением спросил Левитан.
- Взял. Первосортная огневка!
Вышла Софья Петровна в шляпе с вуалью, в живописной жакетке.
- А, Иван Федорович! - сказала она, дружески протягивая руку. - Как это мило и трогательно, что вы приехали проводить нас в такой поздний час.
- Помилуйте, Софья Петровна, да если бы я не приехал, я бы целый год не знал покоя.
Исаак Ильич достал из кармана пальто два заранее приготовленных этюда, написанных на гладких, отполированных дощечках.
- На память, - сказал он, отдавая их Ивану Федоровичу.
Иван Федорович даже растерялся:
- Такой дар, такая честь!..
Прощаясь, он почтительно поцеловал руку Софье Петровне, долго держал в своих руках теплую и тонкую руку художника.
- Не забывайте меня, - сказал он уже из лодки, - Весной приедете - сейчас же ко мне. Какая тяга на порошинских сечах!
Показался пароход - вдали, в темноте, вспыхнул, стал то приближаться, то пропадать чуть мерцающий огонек, слабо отраженный в воде, скользящий по ней нетонущим, вздрагивающим поплавком. Пароход остановился всего на какую-нибудь минуту. Исаак Ильич и Софья Петровна едва успели сбежать по сходням, как он уже зашумел, тронулся и, делая просторный поворот, грустно и протяжно загудел, прощаясь с городом. Он шел последним рейсом.
Заспанные матросы и помощник капитана, седой и крепкий старик в медвежьей шубе, с недоумением и любопытством смотрели на этих странных пассажиров с их треножниками, зонтами и Вестой.
Исаак Ильич и Софья Петровна, сложив в каюту вещи, вышли на палубу. На берегу, там, где стоял домик Ивана Федоровича, вырвались две огненные вспышки, оглушительно раскатились два выстрела - прощальный охотничий привет...
Под колесом кололся, шуршал ледок. Отходил, уплывал засыпанный звездами, спящий, совсем забытый город.
Над погостом - над вечным покоем - поднималась чуть ущербная луна, цыганское солнышко, как называли ее в городе. Великая печаль чувствовалась в ее мертвенном свете, слабо озарявшем древнюю часовенку, могильные кресты, пустой горный откос. Смутно темнел на берегу старый купеческий дом под красной крышей, где в одном из окон светилась лампадка.
- Еще раз - прощай, Плес! - сказала Софья Петровна, с особенной радостью чувствуя близкое тепло любимого человека.
Художник пристально смотрел в сторону города, уже скрывающегося за поворотом.
