Елену Григорьевну вообще многое радостно удивляло в Софье Петровне - и ее греческие и римские «хитоны», и девичья веселость, и та непринужденная легкость, которая проникала все ее движения, и певучий, исконно московский говор.
И вот они познакомились.
Софья Петровна нашла такой простой и открытый тон, что Елена Григорьевна, державшаяся сначала неловко и церемонно, будто на приеме у врача, быстро почувствовала непринужденность и свободу.
Софья Петровна взяла ее за руки, крепко встряхнула их, весело сказала:
- А ну-ка, милая, покажитесь поближе, дайте посмотреть на волжскую красавицу, на живую героиню романа.
- Ах, что вы, какая же я красавица и героиня! - так же весело рассмеялась Елена Григорьевна.
- Нет, нет, живете взаперти, как в терему, муж, вероятно, шелковую плеточку держит в руках, свекровь-матушка соколом по хоромам похаживает.
Софья Петровна осторожно провела ее - дело было в ненастные сумерки - в свою комнату, показала картины художника, несколькими случайными фразами о Москве, о себе, об Исааке Ильиче открыла перед ней тот обетованный мир, в сопоставлении с которым ее жизнь казалась особенно тяжелой и бедной. Елена Григорьевна слушала Софью Петровну с трепетом и волнением, тянулась к ней всем своим молодым существом. Встречи их были, однако, короткими, случайными. Они участились и приобрели даже поэтическую таинственность после отъезда Ионы Трофимыча в Нижний.
Поздним вечером, когда свекровь и золовка засыпали, Елена Григорьевна боязливо и тихо открывала парадную дверь и, захватив с собой ключ, быстро шла к пруду, к березовой долине, к подножию Холодной горы, где ждала ее Софья Петровна. Обе женщины были в черных накидках, в темных платках. Софья Петровна брала свою спутницу под руку, и они долго бродили по заросшей березовой аллее, беседуя возбужденным шепотом. В березах над их головами сонно переговаривались галки, вокруг в траве настойчиво ковали кузнечики, в стороне то пропадал, то появлялся мирный огонь в чьем-то окне, - и вдруг поблизости раздавался тихий, протяжный условный свист. Это свистел, предупреждая об опасности, стоявший в дозоре Исаак Ильич, тоже одетый в черный плащ. «Действительно, страница из романа», - думал он, внимательно всматриваясь и вслушиваясь в. ночной мрак.
Елена Григорьевна рассказала Софье Петровне всю свою жизнь, поделилась с ней самыми затаенными мечтами и думами и однажды, с дочерним ожиданием смотря на нее, тревожно, растерянно и бессильно спросила:
