Где она, эта полузабытая (и томительно дорогая) картина, принесшая ему первое счастье?
...Такой же, как и сейчас, вечер после дождя, облака на закате, благоухание тополей в станционном саду, остановившийся, уже горящий вечерними огнями поезд. Гимназистка в соломенной шляпке, во всей своей молодой гибкости, стояла на площадке вагона, жадно глотая мандарин. на ее блузке белел букетик фиалок. Поблизости на даче разносился меланхолический вальс. Художник, весь обмокший, но не чувствовавший сырости, писал, сидя под густым тополем, еще полным дождя. Антиквар, седой и лукавый старичок, которому он показал эту картину, небрежно посмотрел на нее прищуренными глазками и сказал: «Сорок рублей желаете?»
Сорок рублей! Это поистине потрясло - можно было работать месяц-другой! - и художник вышел из магазина в подлинном опьянении. Блуждая по горячей летней Москве, он подолгу стоял у витрин, заходил в книжные лайки, с непередаваемой радостью обедал в дешевой кухмистерской, счастливый от сознания, что и завтра будет обедать.
Вспоминая сейчас обо всем этом, Исаак Ильич чувствовал себя растроганным, но и эта растроганность отзывалась, как всегда, горечью. Что же сделано, в конце концов, за десять лет? Раскрыто ли, хотя бы частично, на его картинах то, что он хотел раскрыть? И почему он все еще не достиг того, к чему стремился с отрочества, - известности, полного выявления всех тех сил, которые, сознавал он, безостановочно росли и крепли в нем? А как хочется работать, какая лихорадочная тревога поднимается из каких-то неведомых душевных глубин при взгляде на этот убегающий дождь, на эту вечернюю речную даль!
Этюд художник написал очень быстро, но над картиной работал тщательно и долго, с глубоким и неустанным напряжением. Он начал ее на другой же день, при солнце и чистом небе. О вчерашнем дожде напоминали лишь гуттаперчевая влажность земли - если приложить к ней руки - и удлиненные и прозрачные капли в нижних ветвях деревьев. Исаак Ильич работал в саду, в сквозящей тени ослепленных тополей, но перед его взором стоял во всех своих мельчайших подробностях и оттенках вчерашний сумеречный вечер, неразрывно слитый с тем отдаленным вечером на подмосковной даче. За дождем этих вечеров проступала радость лазури, теплой зари, свежесть воды и тумана. В них, в этих вечерах, была и молодая надежда, и то счастье самоощущения, бывания на земле, которое в конце концов довлело над всеми прочими чувствованиями художника.
