Повести об удачах великих неудачников | страница 123
Увидев, что Бианка прильнула к стеклу, Ленуар нехотя вылез из-под одеяла и, натянув халат, подошел к ней.
Как раз в это время вестовой подал к подъезду ярко-рыжего гунтера. Конь нетерпеливо бил землю и мотал головой. Из гостиницы, не спеша натягивая тугие перчатки, вышел давешний ротмистр. Он внимательно оглядел седловку, взял у вестового поводья, уверенным движением вдел ногу в стремя и вскочил в седло.
— Этакий конюх! Тоже воздушные корабли строить собрался! — желчно пробормотал Ленуар. — Нечего смотреть, идем спать…
Но, не помня себя, Бианка толкнула оконную раму.
— Господин ротмистр, не забудьте про свидание! — закричала она, высунувшись из окна.
— Ты с ума сошла!..
Но офицер уже услышал Бианку.
— Я никогда не забываю о свиданиях с дамами! — весело крикнул он в ответ.
— Позор, какой позор! — шипел Жан.
Он сердито захлопнул окно и поспешно полез под одеяло, надвигая на уши ночной колпак: в комнате стало очень холодно.
Эскадрон построился. Раздалась команда. Четыреста подков звонко зацокали по булыжнику.
Дрожа от негодования и холода, Ленуар ворчал:
— Тевтон, настоящий дикарь! И еще говорит о какой-то науке, лошадник несчастный.
А Бианка все стояла у окна.
И вдруг Ленуар вспомнил, что вчера в конце беседы немецкий офицер подал Бианке какую-то записку, шутя заявив:
— Я привык закреплять свои обязательства документами…
Схватив со стола листок, вырванный немцем из блокнота, Жан, закипая гневом, прочел:
«25 марта 1891 года Фердинанд граф фон Цеппелин назначает прогулку по воздуху над Боденским озером».
Мелкие клочки бумаги полетели на пол. Жан забыл про холод и сон. Толстыми волосатыми ногами он топтал крошечные обрывки записки:
— Паршивый франт… сволочь!
Потом, задыхаясь от злобы, остановился, придумывая какое-нибудь новое обидное ругательство, которое могло бы задеть Бианку.
Но она продолжала стоять у окна…
16
Прошли годы. Ленуар решил навсегда остаться в Ла-Варенне, куда привело его бегство от революции.
Франкфуртский мир был давно заключен. Обязательство правительства Тьера об уплате пятимиллиардной контрибуции победителям быстро претворилось в реальную форму непосильных налогов и тягот для рабочей и земледельческой Франции. От грозной Коммуны ничего не осталось, кроме могил на Пер-Лашезе. «Законность» и «порядок» торжествовали.
2600 слесарей, медников, литейщиков,
1600 плотников, столяров, мебельщиков,
1500 башмачников, кожевников, шорников,
100 конторщиков, приказчиков, чертежников,
