Всякому было ясно, что, как только немцы очистят Париж, его единственным хозяином станет национальная гвардия. А больше половины батальонов национальной гвардии укомплектовано рабочими. Какая жизнь предстоит городу? Какие испытания ждут благонамеренных буржуа? Ленуар бледнел при одной мысли об этих перспективах. Бежать! Бежать куда угодно!
Но фабрика?..
В один из январских дней Ленуар вернулся домой особенно взволнованный. Это было, когда немцы, сдерживаемые молчаливо отступающими батальонами неразоруженной национальной гвардии, занимали часть Парижа между Сеной и площадью Согласия и между улицей Сент-Онорэ и авеню Терн.
— Мы должны покинуть город, — сказал Ленуар жене. — Нет надежды на то, что порядок будет восстановлен. Париж сходит с ума, а Тьер, как старая баба, топчется на месте.
— Если хочешь порядка, — вмешался старый итальянец, — бери ружье!
— Я не могу идти в Версаль, оставив вас в руках черни, — уклончиво ответил Ленуар.
Маринони покачал головой:
— Ты не понял, сынок. Я говорю — в ряды национальной гвардии.
— Опять за свое: интересы Италии…
— Нет, речь идет о Франции. Твой долг — драться с ее врагами!
— Мои враги — парижане.
— Разве ты не француз больше?
Ленуар на минуту смешался.
— Я решил вернуться в подданство своей родины — Люксембурга.
— Но твоя настоящая родина — Франция, точнее — Париж. Его ты и обязан защищать.
— Настоящая Франция — с Тьером. Франция не хочет больше революций!
— Ах, конечно! Она хочет пруссаков! — со злой иронией воскликнул старик. — Но ведь, если не произойдет революции и твоего Тьера не повесят, порядки во Франции будут наводить прусские кирасиры.
— Кто угодно, лишь бы не парижские предместья! Я готов с букетом в руках встретить пруссаков. Порядок остается порядком, кто бы его ни наводил.
— Но за этот порядок французы будут расплачиваться кровью!
— Не французы, а рабочие. Так пусть лучше Франция платит их кровью, нежели моими деньгами!
— Ты, верно, воображаешь, что немецкие купцы не возьмут с тебя втрое больше того, во что обошлось воинственное путешествие их генералов.
— С купцами мы сумеем договориться, — упрямо сказал Ленуар.
— Жизнь не жалует дураков, но иногда прощает им скудоумие. Предателей же она не прощает никогда! — презрительно бросил старик и повернулся к Жану спиной, давая понять, что больше им не о чем беседовать.
Ленуар едва сдержался, чтобы не наброситься на тестя с бранью.
— Стариковские бредни! — проворчал он. — Я повторяю: мы покидаем Париж! Я не желаю оставаться с этой сволочью… — Тут он осекся и резко переменил тон: в комнату вошел Ярослав Домбровский, чертежник с фабрики.
