— Им все еще не хватает людей, чтобы управляться с интернетовскими счетами, — говорит жена. Лицо у нее такое, точно сегодня все валится из рук.
— Вернуться? — переспрашиваю я. — Ты соскучилась по работе?
— Не знаю, соскучилась ли, — отвечает она. И негромко добавляет несколько слов, но каких, расслышать мне из-за хруста песка на зубах не удается. Похоже, мое ответное молчание ее задевает. — Знаешь, если не будет ничего другого, если мы не заведем малыша, я поразмыслю об этом всерьез, — говорит жена. Она старается не отвести взгляд в сторону, словно хочет, чтобы я понял — разговоры об этом унижают не меня одного.
Я вилкой вожу по тарелке шпинат, и она вилкой возит по тарелке шпинат.
— Сдается мне, сначала нам нужно поговорить о нас, — говорю наконец я. И откладываю вилку — и она откладывает вилку.
— Хорошо, — говорит жена. Затем поворачивает руки ладонями кверху и приподнимает брови — что-то вроде: Вот она я.
Как-то она пришла в два часа дня на летное поле, отыскала меня в ангаре, взяла за плечи, развернула и поцеловала, прижав к верстаку. Пока мы целовались, самолет, прогревавший двигатель в двух ангарах от нас, успел вырулить на полосу и взлететь. Целовала она меня так, как, наверное, пьет найденную им воду человек, заблудившийся в пустыне.
— Ты все еще относишься ко мне, как прежде? — спрашиваю я.
Она смотрит мне в лицо и осведомляется:
— А как я относилась к тебе прежде?
Объяснить ей это сходу мне не по силам.
Я представляю, как спрашиваю жалким голосом: «Помнишь, тогда, в ангаре?»
Она смотрит на меня, ожидая ответа. В последнее время ее взгляд приобрел новое выражение. Однажды в Кетчикане мы с одним моим пилотом увидели пьяного, который разлил на стойке бара «семь-на-семь» и лакал его прямо из получившейся лужицы. Вот такими взглядами мы с пилотом и обменялись.
Нелепый получается разговор. Я тру глаза.
— Тебя это как-то напрягает? — интересуется она, и звучащее в ее голосе раздражение злит меня еще сильнее.
— Нет, никак, — отвечаю я.
Жена встает, кладет свою тарелку в мойку и уходит в подвал. Я слышу, как она роется в большой морозильной камере, отыскивая себе на десерт фруктовый лед.
Звонит телефон, я остаюсь сидеть. Включается автоответчик, секретарша доктора Кэлвина напоминает мне, что я записан на пятницу. Автоответчик отключается, а добраться к нему до возвращения жены я не успеваю.
Она разворачивает палочку фруктового льда, вставляет ее в рот. Лед виноградный.
— Не хочешь? — спрашивает она.
