— Мне нужно поговорить с папой о новом ребеночке, — сказала ему жена. Однако ему было не до новых ребеночков. — Ты же хочешь братика? — спросила она.
— Прямо сейчас — нет, — ответил он.
— Если игра тебя не радует, зачем играть? — сказала ему жена.
Той ночью она лежала в постели на спине, сцепив за головой руки.
— Я очень тебя люблю, — сказала она, когда я наконец забрался под одеяло. — Но иногда с тобой так трудно.
— А что я сделал? — спросил я. Сейчас я мог бы — и уже не в первый раз — все ей и сказать. Сказать, что почти решился на операцию и даже день назначил. — Что я сделал? — повторил я. Как-то сварливо, но мне хотелось знать это.
— Что ты сделал, — отозвалась она так, точно я окончательно доказал ее правоту.
— Я все время думаю о тебе, — сказал я. — И вижу, что это ты теряешь ко мне всякий интерес. — Даже эти слова я воспринял, как унижение.
В такие минуты операция казалась мне пустяковой, но надежной опорой.
Она откашлялась, вытянула из-под головы руку, вытерла глаза.
— Мне очень неприятно тебя огорчать, — сказал я.
— А мне очень неприятно огорчаться, — сказала она.
Только когда она говорила что-нибудь в этом роде, я и понимал, как важно для меня ее счастье. И как сотрясается вся постройка нашего счастья при каждом наносимом мне женой ударе. «Скажи ей», — велел я себе с таким напором, что испугался, вдруг она услышит меня.
— Не хочу другого ребенка, — крикнул из своей комнаты Доналд. Филенчатые двери наших спален особого уединения не предоставляли.
— Спи, — крикнула в ответ его мать.
Мы лежали, дожидаясь, когда он заснет. «Скажи ей, что передумал, — говорил я себе. — Скажи, что хочешь ребенка, хочешь сделать его сейчас. Докажи ей». Моя ладонь лежала на ее бедре, ее рука сжимала мне промежность, словно та, по крайней мере, была на ее стороне.
— Чш-ш, — прошептала она и, протянув другую руку к моему лбу, отбросила упавшие волосы.
Ставные сети обслуживают, в основном, рыбаки, которых подряжают семьи, владеющие лицензиями на лов и берущие в аренду прибрежные участки, а получить и то и другое непросто. Во время лова семьи продают уловы работающим на побережье перекупщикам. Сезон — с середины июня до конца июля. Мы промышляли у мыса Кофейный в Бристольском заливе. Постоянно там жили два человека: белый парняга в триста фунтов весом и выписанная им по почте молодая жена. Родом она была с Филиппин и, похоже, не могла понять, как это ее сюда занесло. Выговорить ее имя не удавалось никому. У ближайшего к мысу городка имелся даже телефонный справочник — одна-единственная мимеографированная страница с тридцатью двумя именами и номерами. Дорожные знаки тут рисовали вручную, однако в городке наличествовали: винный магазин, бакалейная лавка и взлетно-посадочная полоса повышенной прочности, способная, судя по ее виду, выдержать и 747-й, — крупные компании начинали прикидывать, насколько серьезные деньги могут принести перевозки больших партий быстрозамороженного лосося.
