— Аууууууааааа, — многоголосый вой сливался с жалобой других собак.
В этот миг, он знал, весь район с содроганием слушает, как растет, ширится и растекается в холодном воздухе горькая сиротливая нота. Когда из его горла вылетал последний, чуть хрипящий звук, в голове наступало просветление, и Антип с удивлением осознавал, что понимает этот мир так, как не понимает его ни одно из дневных существ. Он молчал, глядя по очереди в глаза императорской своре. Свора отвечала честным лунным взглядом. Антип вздыхал: все хорошо, все правильно, он не одинок. Тогда он поднимался, подбирал свой портфель и шел домой, где ждала его сытая толстая жена, готовая пересказать очередную серию мыльной оперы или пожаловаться на то, что у нее нет новых сапог.
Собаки так и не нашли ему избранницу, пришлось жениться на Гале — кроткой и тупенькой дочери материной подруги. Антип знал, что это временно, и все еще можно изменить, но годы шли. И через неделю ему исполнялось тридцать пять. Возраст, когда мужчина оглядывается назад и смотрит, чего он достиг в этой жизни.
Он все чаще вспоминал костер, который разжег в безымянной деревне. И думал, что ничего, в сущности, еще не сделал, хотя государство было создано, и его собаки безраздельно владели городскими пустырями и помойками. Где-то шли бои, желтоглазые докладывали: вот еще один стратегический пункт взят, еще одно кареглазое собачье семейство примкнуло к их клану. Он понимал, что достиг вершины своего могущества и задумывался, что делать дальше. Что делать дальше, Антип не знал. А потому тянул время, изредка устраивая «королевские охоты» на шатающихся от пьяни алкашей и шустрых неприметных убийц с заточенными отвертками. Он никогда не охотился ради собственного удовольствия. Травля устраивалась, когда выдавался голодный месяц или в честь особенно важного события. Например, рождения у Седого единственного детеныша — случай для собак редчайший. В те ночи Антип брал с собой пару медицинских перчаток и шел в самый глухой и дальний район, где молча указывал на одинокую жертву. Желтоглазые, приводившие на охоту молодых щенков, все делали сами. Подросшее потомство Антип подпускал к еще теплой добыче первым и безразлично смотрел со стороны, как дети весело растаскивают тело по частям, оставляя на земле одни только вылизанные белые кости, на которых не оставалось уже ни греха, ни мяса. Когда поживиться было нечем, Антип надевал перчатки и шел забирать голову. Кости и документы телохранители зарывали на безопасной глубине. Уборщица обманывала. Антип не пил человечью кровь: сама мысль об этом была ему противна.
