Перед девушкой, которая не могла скрыть, что она еще робкий, неуверенный в себе ребенок, все напускное слетело с него, он и сам был ненамного старше ее.
— Потому что я одинок, — признался он. — Я из Рьюкана. И не надо говорить мне «вы». Мне только шестнадцать.
— А мне в августе будет четырнадцать. Меня зовут Гюльнаре Сваре.
— Первый раз слышу, чтобы имя рифмовалось с фамилией.
— Это всех удивляет. А как зовут тебя?
— Эрлинг Вик. Я… — Он замолчал, но честность победила. — Я работаю рассыльным, — сказал он и прибавил, чтобы улучшить впечатление: — Другой работы пока не было, а жить надо.
Ее красивое платье вызвало в нем злость, но она этого не заметила.
— Мне приходится самому зарабатывать себе на жизнь, — объяснил он.
Но Гюльнаре это не смутило. Она не отвела глаз.
— Подумать только! — воскликнула она. — А мне, наверное, никогда не разрешат самой зарабатывать себе на жизнь.
Эрлинг смущенно посмотрел на нее и подумал, что ее семья, должно быть, очень богата. Он вспомнил, что читал о белоснежных гостиных и «милостивых государынях». И вдруг он победил ее именно тем, что был рассыльным! Непостижимо!
В то время он все измерял победами и поражениями, хотя жизнь не была ни победой, ни поражением.
— Почему тебе не разрешат самой зарабатывать себе на жизнь?
— Я должна учиться в школе. До восемнадцати. Мне даже подумать об этом страшно. А потом я снова буду учиться. В школе домоводства. А пока ты учишься, за тобой всегда следят, даже если ты уже взрослая. Тебе кто-нибудь говорит, когда ты должен вернуться домой?
— Мне? А кто мне это скажет? Я живу у дяди с тетей. По-моему, они были бы рады, если б я вообще не возвращался домой.
— Как странно! А я должна возвращаться до девяти, а зимой мне и вовсе не разрешают выходить из дома, потому что рано темнеет.
Они не спеша пошли по улице. Гюльнаре еще робко посматривала на него сбоку, болтая о том о сем. Неожиданно она воскликнула:
— А что, если нас кто-нибудь увидит?
Эрлинг тоже этого опасался, но промолчал. Вряд ли он встретит кого-нибудь из знакомых, но если б такое и случилось, он был бы только горд. Он боялся лишь унижения, которое мог испытать, если б они случайно встретили кого-нибудь из ее близких. Отца или старшего брата.
— А что сказали бы твои родители, если б они нас увидели? — спросил он.
Она считала, что это бы их потрясло. Испугало. И они увели бы ее домой.
Эрлинг заметил на улице нескольких прохожих, и ему это не понравилось.
Свет был слишком яркий, и Эрлингу стало стыдно своего костюма. Сперва его немного утешало, что она смотрит только ему в лицо, но потом он вспомнил о своих испорченных передних зубах и сжал губы.
