Потом мне рассказывал:
— Я как выхвачу нож и говорю: «Шеф, не дашь роль — убью!» Он испугался.
— Зачем ты так, Стас?
— Интересно… неожиданно было для него, поэтому интересно.
Евгений Рубенович сказал в суде, что нож из рукава выпал. Нет, не выпал, а был артистическим жестом выхвачен из рукава.
Симонов не упустил случая заметить, что люди из прокуратуры, вызванные на место, были в непристойно пьяном виде.
И что никаких следов крови ни на мне, ни в нашей комнате он не видел. Что встал на колени и перекрестил Стаса.
— Я не могу представить себе умышленного убийства, но и Стас не мог покончить самоубийством, — говорил Евгений Рубенович. — Считаю, что произошло что-то преступно легкомысленное. Я и прежде видел в глазах Стаса обреченность.
— А у Вали бывают неестественно горящие глаза, — заключил Симонов.
Я сижу за барьером, который меня отделяет от суетной нашей жизни, и вижу за этой границей многое. Понимаю намек Симонова о моих «неестественно горящих» глазах. Кто-то распустил слухи, что я принимаю наркотики.
Это еще одна неправда обо мне. Я не спала после смерти моей доченьки около месяца, а достать снотворное было невозможно. Я просила, кого могла, помочь мне с лекарствами. Помогали, но распространился слух, что я глотаю «колеса».
Бред все это. Никогда не склонна была ни к наркотикам, ни к никотину. Бог миловал. Другое дело — алкоголь. С Бахусом у нас возникла сначала дружба, а потом он стал поработать меня.
Смотрю я на Евгения Рубеновича и размышляю: талантливый он человек, но… Слово «осторожный» не подходит, «трусливый» — больно грубо, скорее — боязливый. Интересно, куда он приведет свой монолог?
И вот слышу:
— Стас делал карьеру. Может быть, Валя задерживала его карьеру?
Я уже рассказывала, что в обвинительном заключении мотив преступления строился на том, что у Стаса была слава, а я завидовала его успехам…
Симонов завуалированно проводит ту же тему.
И дальше вдруг говорит:
— От Стаса все женщины сходили с ума.
Посмотрел на меня и чего-то испугался. Сделал на мгновение паузу и совершенно без всякого перехода почти крикнул:
— У Жданько был шарм порочности.
И вспомнила я, как Евгений Рубенович на репетициях просил:
— Зажги в себе люстру и играй надзвездно.
Или:
— Поведай Неведомое, безумная дщерь моя.
А что? Эмоционально. Красиво.
«Шарм порочности» — ну надо же!
А потом и тоже вдруг:
— Стас без бравады, как еж без иголок.
Я напомнила Симонову, что он снял Стаса с роли Альбера в «Маленьких трагедиях». Сказала, что это было для него сильным огорчением.
