— Кинофильм в клубе интересный, а тут…
— Сегодня тебе не до кинофильма, — отозвался Григорий. — На подъемах глушитель у тебя постреливал, а завтра большой рейс.
Курочка соглашался с ним, к тому же Хрусталев без его просьбы пришел помогать. Пока Курочка чистил жиклеры карбюратора, Хрусталев не спеша снимал свечи, счищал с них нагар, у некоторых отрегулировал зазор между электродами. В казарму они пришли поздно, зато утром, прислушиваясь к чистой работе двигателя, Курочка уже не жалел о пропущенном фильме и тепло думал о Хрусталеве.
У самого Григория машина была старая: прошла все капитальные ремонты да еще сверх сроков наездила сорок тысяч километров. Но Хрусталев, кажется, не очень огорчался этим.
— Побегает еще, у меня и в совхозе была такая же.
Синев досадовал на Григория (какой шофер не мечтает о новой машине!), считал его равнодушным, но позже, наблюдая, как он обхаживает свою «старушку», убедился, что ему просто интересно выжимать из нее каждую новую тысячу километров сверх нормы.
Раскрывался Григорий постепенно, каждый раз удивляя Синева некоторыми чертами своего характера и увлечениями. И молчаливым был не всегда. Иногда его будто прорывало: молчит, молчит и вдруг заговорит с ним взволнованно, быстро, словно боясь, что перебьют, не дадут высказаться. В увольнение он ходил редко, больше сидел за чтением. Как-то в начале зимы, не надеясь на согласие Гриши, Михаил предложил ему сходить в картинную галерею.
— Здесь есть выставка живописи? — оживился Хрусталев и начал быстро собираться.
Синев рассчитывал провести в галерее не больше часа, но ошибся: пришли в полдень и пробыли там до вечера. «Гриша, еще в кино надо успеть», — не раз напоминал Михаил, поругивая себя за организованную экскурсию, но тот все просил подождать немного. Время бежало, а он не уходил. У одного летнего пейзажа простоял полчаса. В большой, уснувший в тишине пруд с зеркальной поверхностью, заводями и живописными берегами вливался ручей. Гриша то с одной стороны подойдет к полотну, то с другой, то отступит на несколько шагов и стоит, стоит…
— Миша, вон с того бережка, кажется, только закинешь удочку — и сразу начнет клевать. А ручей… Посмотри, как он моет голыши и вроде бы зовет: опусти руки в мои струи, освежись.
Они вышли с выставки, когда город уже украсился огнями. Мороз пощипывал щеки, а Гриша возбужденно говорил:
— Только что я ходил по летнему лесу, купался в пруду, загорал… Теперь вот вышли на мороз, а я все еще чувствую горячий песок на пляже, теплую воду тихого озера, летний зной.
