— Тоже мне Жан Лаперуз, — улыбнулся Веня и соскочил с подножки.
Он внимательно осмотрел всю балку, скользкий подъём и расстроился — дорога была паршивая, глинистая, набухшая от дождя, а другого пути не было.
Здесь можно потерять целый день, подумал Веня, если ничего не придумать. Просто так отсюда не выбраться. Пробалбесимся кряду часов десять, и всё будет без толку. Но нас двое. Что-нибудь можно придумать.
Когда Веня вернулся и, стряхнув с резиновых сапог грязь, забрался обратно в кабину, Сёмка, уминавший за обе щёки хлеб с варёной колбасой, спросил его:
— На трубе играешь?
Веня молча отобрал у него зелёную флягу со спиртом и закрутил её пробкой, болтавшейся на тонкой железной цепочке.
— Труба отыгралась, — сказал он и вспомнил рыжего Костю Лунькова. Три года назад Костя сагитировал его развесить по тайге, вокруг их вагончиков, плакаты к ноябрьским праздникам. Они писали лозунги на простынях, которые рвали пополам, и получилось довольно здорово. Они ушли дальше, а плакаты так и остались на соснах.
— Ты согрелся? — спросил Веня.
— Ничего, терпимо. Ну чего ты там высмотрел? — Сёмка кивнул на окно и прислушался к дождю.
Тёмные нити дождя колотили радиатор, словно кто-то стучал твёрдыми пальцами то столу.
Веня задержал взгляд на кепке соседа и уверенно ответил:
— Через пару часов выберемся отсюда. Хочешь, поспорим на твою кепку?
— Да мне кепку не жалко, я её на стадионе нашёл в Киеве. Киевляне тогда продули торпедовцам, и кто-то с горя, поди, оставил. Мне тебя жалко. — И на лице Сёмки и вправду отразилась жалость, словно он наелся не колбасы, а хины. — Отсюда и твой Лаперуз не выберется.
— Брось ты паниковать, — сказал Веня. — Мы разожжём костёр и натаскаем песку по всему подъёму. Раз плюнуть — и ты дома.
У Сёмки глаза полезли на лоб:
— Таскать землю? Ты сдурел, ей-богу. Точно, сдурел. Что на ночь глядя беситься? Слышишь? — Он снова прислушался к стуку дождя по радиатору и, оперевшись на трубу, продолжал: — Ишь поливает. Что я, чокнутый? Таскать землю! Лучше сидеть здесь до второго пришествия. Всё равно, говорю я тебе, не выберемся. Я уже двадцать раз пробовал — гиблое дело. А трактор Фисенко за мной всё равно пришлёт рано или поздно.
— Прохладно, — сказал Веня. Ему захотелось спать.
В кабине было тепло и удобно. Пахло бензином и потом.
— Это точно, — ответил сосед. — А будет ещё холоднее. Подморозит ночью.
— Когда замёрзнем, в челюскинцев поиграем, — сказал Веня. — Ну что? Будем начинать?
