А вдруг он тоже заметит сходство?
Но она тут же возразила себе, что это было бы уже совсем невероятно.
Разве станет он присматриваться к ней, чтобы сравнить ее с образом на картине одного из величайших художников?
Ее лицо внезапно осветила улыбка.
— Ты права, матушка. Я делаю из мухи слона. Отнесись равнодушно ко всему, что бы ни сказал тебе герцог. А вот что я тебе еще хотела сказать…
— Граф делал мне прелестные комплименты, — мечтательным тоном прервала ее леди Ротли, и Темпера поняла, что мачеха ее не слушает.
— Я всегда считала, что у итальянцев обворожительные манеры, — продолжала та, — но даже самая откровенная лесть звучит у них, как голос сердца.
— Да выслушай же меня, матушка! Я хочу рассказать тебе о картине, которую ты могла бы упомянуть в разговоре с герцогом. Это работа ван Эйка, я уверена, ты запомнишь эту фамилию. Это замечательное полотно, настоящее совершенство!
— Именно так граф назвал меня. «Вы — совершенство! — сказал он. — Воплощение солнечного света!»
Темпера сделала еще одну попытку.
— Ты меня совсем не слушаешь, матушка.
Леди Ротли встала.
— Я ничего не хочу слушать, Темпера. Я устала, и у меня болит голова. Расскажешь мне о картине в другой раз.
— Но лучше бы ты поговорила о ней с герцогом сегодня за ужином.
— Мы здесь не ужинаем. Мы ужинаем в Монте-Карло, у принцессы Плесской. Как я поняла из слов леди Холкомб, там будет только избранный круг, и я должна надеть свое лучшее платье.
Темпера прекратила напрасные попытки поговорить с мачехой.
«Может быть, завтра это удастся лучше», — подумала она и принялась помогать леди Ротли раздеться, чтобы та могла прилечь перед ужином.
Поужинав сама, Темпера вернулась к себе в комнату и, достав краски, стала доканчивать картину, которую начала в саду.
Розы уже на ней были, как и очертания лилий. Остальные цветы она к счастью, обнаружила в вазах в комнате мачехи. Одну вазу она принесла к себе, поставила на туалетный столик и, присев на кровать, стала пытаться передать на холсте их форму и цвет.
Она понимала, почему герцог удивился, что она не взялась писать пейзаж, но ей как-то особенно нравились цветы.
Один из ее учителей всегда поощрял ее писать именно цветы, а не портреты или пейзажи.
Она полагала, что он считал, что цветы более подходящий объект для женщины, но Темпера любила цветы просто так.
В спальне ее матери висело несколько из ее ранних работ.
— Эти наверняка можно продать, — сказала мачеха, когда они снимали картины со стен после смерти отца.
