Внимание его перетекло на человека, и сферическое зрение, кажется, стало ненадолго туннельным. В помещении за окном больше ничего не происходило, и внимание снова рассеялось, приобретя форму шара, нет, плафона, поскольку оно все было обращено на улицу внизу, и на небо ничего не оставалось.
Внимание притянули к себе темные следы на одной из стен. Темные настолько, что будто заваливались сами в себя, в результате чего существовали и не существовали одновременно. При этом черными они не были, черный слишком реальный, потому что это цвет. Разводы цвета не имели, они были просто инобытием. Он сам не заметил, как оказался напротив этих разводов. Серия разводов сложилась в слова: "Нет никаких предателей". Пучок внимания прокатился по сферы обзора, сканируя пространство в поисках двери в магазин красок. Но прежде, чем найти ее, остановился на баллончиках из-под краски, разбросанных по тротуару. Они бросались в глаза, но не пылающей яркостью на фоне смутных форм, нет! Это были ошметки недвижимой тусклоты, неряшливо врезанные в пеструю живую действительность, будто разрывы на листе бумаги с картинкой, случайные чернильные брызги на поздравительной открытке. Ступни торопливых прохожих то и дело пролетали сквозь один или другой, не сообщая им движения и не затеняясь тусклотой.
Что же было с полкой, которую он слепил в начале цикла и с которой взял баллончики? Он отыскал дверь магазина, влетел внутрь — и не сразу нашел полку.
Да, по полноте формы она не могла отличаться от других полок после пика цикла, сколько бы не лепил он ее до пика! Но она должна быть пустой, ведь он унес баллончики! Однако все полки были полны. По памяти о ее расположении он отыскал ее, преодолевая омерзение от пересечения толпившихся в магазине людских тел. Баллончики стояли на его полке в том же порядке цветов, как утром. Двух только не было, и он долго в недоумении висел перед полкой. Но вот, к полке приблизился человек, потоптался возле, взял баллончик и ушел. На полке не стало еще одного баллончика.
Наш мир — неподвижный отпечаток живого мира, подумал Элабинт. Наш мир — копия другого, где абсолютные формы неразрушимы... Прямо как писал Провод... Да не провод же! Провод ничего не писал! Как додумался я! Я! Но странно! Такое впечатление, что все рассуждения, от начала до конца, не складывались из кусочков постепенно, а возникли однажды монолитом и затем монолитом же время от времени возвращались в память. А когда они возникли? Может быть, только что? А вообще, существуют ли эти гончары с их писаниями, или все это память о... о сновидении — так это называлось в одной из книг, которую приносили книжники — о сновидении, от которого он только теперь он очнулся?
