Невысокого роста, по-генеральски плотный, но неухоженный — в затёртом кителе и серой от неумелых стирок рубашке — Юрий Александрович всё делал с опасливой оглядкой на Любу, говорил с перехватом в горле и непрерывно откашливался в кулак. А откашлявшись, лез пятернёй в седые с желтизной волосы, будто вытирал об них ладонь.
Любе он показался старым, усталым и настолько заброшенным, что поначалу она чуть, было, не фыркнула, мол, ну и жениха бог дал! А потом ей даже жалко его стало и стыдно за себя — он же вдовец и, может, нет никого, и здоровье, наверно, неважное. Она пыталась изобразить радушную хозяйку, но поскольку никогда не была ею, а, наоборот, привыкла, чтобы мужчины ухаживали за ней, стала, как бывало маман, похихикивая, накидывать гостю в тарелку по куску ото всех блюд. Получалось не совсем ловко и красиво. Юрий Александрович стеснялся, норовил отодвинуть тарелку, а Люба — сама ещё совершенно голодная — не улавливала его движения и прокидывалась даже мимо. Кончилось это тем, что Вячеслав Кириллович насильно усадил её и взял стол в свои руки.
— Ты как насчёт этого? — спросил он приятеля, кивнув на охлаждённую до сизой изморози бутылку «Столичной».
Юрий Александрович метнул на Любу круглые, выпуклые глаза, кашлянул, оправил волосы и сам спросил Панкова:
— А ты как?
— Я приму. За ваше счастье.
— Какое там счастье? — снова ёрзнул глазами Юрий Александрович. — Мне на службу надо вернуться. Министр там шумит сегодня, как бы ни нагрянул в управление.
— Ничего, мы по малой и заедим валидолом.
Люба выпивать отказалась вообще, даже шампанского, что стояло в мельхиоровом ведёрке со льдом. Если бы предлагал не Вячеслав Кириллович, она, может, и согласилась бы на бокал, но из его рук не хотела — хватит с неё его благодеяний. А Юрий Александрович то ли не решался, то ли не догадывался поухаживать за дамой. По его замороченному виду этого не поймёшь. Она с голодухи напустилась на бутерброды с розовой, чуть припахивающей рыбой, потом наткнулась на сациви и увлеклась им.
Мужчины, чуть приподняв друг перед другом рюмки, выпили торопливо и, прихватив чего-то с кончика вилки, тут же приняли по второй и, только когда было налито ещё, Вячеслав Кириллович встал из-за стола, картинно выхватил из ведёрка чёрную мокрую бутыль с серебряной головой, укутал её салфеткой, не спрашивая ничьего желания, мастерски, двумя движениями открыл шампанское, разлил по бокалам и поднял свой.
И Люба, и Юрий Александрович догадались, о чём сейчас пойдёт речь, и тоже встали. Она высоко вскинула голову, тряхнув волосами, зажгла глаза любопытством. Он опасливо посмотрел на неё, отвернулся и сказал о другом:
