— Такая собачка?
— Нет, такая крыса. Серая. Вся в тебя. Понял?
— Эт я что ли? — он не сразу, но всё-таки сумел удержать взгляд глаза в глаза, проговорил: — Ты, Люб, на грубость нарываешься? Мы одни в доме, и я плевал на твой траур.
— Догадываюсь.
— Не замолчишь — получишь. — Игорь нехотя стал выползать из глубины дивана, чтобы встать.
— Встанешь, посмотри в окно. Не в то, а в это, за тобой. Вот так. Видишь, там большая чёрная машина?
— Ну и что?
— А то, что в этой большой чёрной машине сидит огромный рыжий мужик. Ты сейчас пойдёшь к нему и попросишь его догнать с тобой Кащея. Попробуешь остаться здесь, он из тебя любой сорт кефира выжмет. На сборы у тебя минута.
Люба встала в дверях, прижавшись спиной и затылком к косяку, и Игорь сообразил, что его действительно просят вон и освобождают для этого дорогу. Но уходить из такого дома? От такой вдовы — пусть хоть она будет не батина, а самого господа бога… Ах, невезуха!
— Мать, ты не порти вечер человеку. Извини, в чём можешь, но чего ты гонишь-то меня?
— Остаётся полминуты, — ответила она, не поворачивая головы.
— Мне всё ясно. Ладно! — он начал гоношить себе «посошок», но прежде заглянул за штору. Под фонарём, освещающем постройки во дворе, действительно пофыркивала выхлопной трубой чёрная «Волга». — Это тот рыжий бугай, что сидел за столом с Кащеем, батин шофёр? Который его утопил? Теперь он тебя пасёт? Всё ясно. Кончаем интим, переходим к делу. — Он отставил налитый коньяк. — Сколько батя оставил тебе наличными или на вкладах?
— Ты считаешь, что он тут грёб тысячи? У него оклад был двести рублей за то, что он ночи не спал, мотаясь по полям, как сукин сын! — сорвалась Люба с прежнего тона.
— Хорошо. Я не знаю, сколько у него было тут, знаю, сколько было там, сколько он на лапу брал за каждый контейнер дефицита! — заорал на неё Игорь, напрягая вспотевшую шею.
— А это уже не моё дело, я не знаю этого. Знаю, что ты своё получил, и «батя» тебе уже ничего не должен! — ответила она, тоже заводясь на крик, но тут же опомнилась: «Чего это я? Всё село сейчас на поросячий визг сбежится». — Я зову Степана, — сказала спокойно.
— Хрен с тобой. Я, сам, уйду. — Игорь тяжело выбрался из-за столика, большими пальцами заткнул выехавшую из брюк рубашку. Выходя из гостиной, остановился против неё так же, как она в столовой против Степана, оглядел её, дохнул перегаром: — Какой хай лайф сломала, дура!
Конечно дура. Надо было сразу выпроводить этого разъевшегося пасюка, чтобы не слышать и не знать того, что он тут плёл. А она — «Жизнь продолжается!..» Коленками сучила перед подонком…
