В тот раз, возле Тауэра, мы долго еще стояли в меркнущем лондонском воздухе. Самарин размышлял вслух об истории, о наслоении эпох, сравнивал стили, упоминал имена, цитировал. «Все ты знаешь, Роман Михалыч, все знаешь», — с удовольствием слушая его, приговаривал Ефимов. А я, признаюсь, и половины не понимал. Не успевал за сложными сопоставлениями. Так и сказал:
— Слушаю вас, Роман Михайлович, и плохо понимаю.
— А чего ж ты, брат мой, хочешь? — включился Ефимов. — У тебя против самаринского образование слабенькое.
Тут меня даже обида взяла:
— Простите, но кто мне дал такое слабое образование!
От этой дерзости оба моих прежних профессора сначала опешили, а потом расхохотались. Это прямо здесь, где стою сейчас, у ворот Тауэра, а чуть подальше проезжали мы с лошадьми.
— Простите, — обратилась ко мне одна из наших преподавательниц (мы приехали целой группой вести занятия и научную работу), — вы не знаете, в какой башне была заключена Мария Стюарт?
Был бы на моем месте Самарин! «Извините, не могу сказать». Вечером выяснил: Мэри, королева шотландская, была казнена в замке Фотерингей, в графстве Нортхемптон. В Тауэре она никогда не была. Зато все читали «исторические» романы. Нет, пора, наконец, выяснить, что сильнее — правда или вымысел?
Вдруг библиотекарь кембриджского колледжа Троицы, куда я получил доступ, обратил мое внимание на статью в местной газете:
— Смотрите, по вашей части!
Смотрю и глазам своим не верю. Как, и это здесь, в Кембридже? Под рубрикой «Известно ли вам, что…» рассказывалась — в который раз! — история Годольфина Арабиана. Странно. Этой лошади посвящена целая литература: новеллы, романы и специальные исследования. Естественно, именно здесь вспомнить Арабиана, его реальную и литературную историю. Но, отправляясь в Кембридж, я надеялся, что найду здесь не какую-то беллетристику, а просто правду. И вот читаю: «По Ньюмаркетской пустоши под расшитой попоной на позолоченных поводьях ведут вороного жеребца».
Так излагал дело местный корреспондент, будто ведя репортаж с ипподрома, помешавшегося все на той же Ньюмаркетской пустоши, по которой когда-то вели Годольфина Арабиана. Пока что в репортаже все было верно. Ньюмаркет — старейший английский ипподром. Сам Дефо бывал здесь среди зрителей, не говоря уже о том, что сам король выступал в качестве жокея. Именно королевское участие прибавило скачкам особую привлекательность в глазах известной публики. Публику эту описал Дефо. Он вообще первым описал Ньюмаркет (как первым создал книгу о человеке на острове), и с тех пор сцена скачек стала своего рода эталоном литературного мастерства: не можешь как следует описать скачки, проходи дальше, не задерживай других! Скачки описывали с точки зрения зрителя, с точки зрения всадника и, конечно, с точки зрения лошади. Понимавший в лошадях Дефо смотрел взглядом знатока на скакунов и взглядом сатирика — на толпу. «Ах, Ньюмаркет!» Еще бы! В седле сидит сам король, а кругом принцы, принцы и герцоги. Правда, многие английские принцы плохо говорили по-английски, потому что были французского, голландского и немецкого происхождения. Многие герцоги стали герцогами только вчера или даже прямо сегодня. Ведь это были послереволюционные или, вернее, послереставрационные времена: произошла в Англии буржуазная революция, республиканский строй не удержался, но и реставрация не была возвращением к старому. Куда же возвращаться? Власть взяли новые хозяева, которые, однако, жить хотели по-старому. Некто Джон Черчилль, например, получил титул герцога Мальборо и такой замок в придачу, что под бременем затрат на его строительство и содержание затрещал государственный бюджет. Свои владения возле Кембриджа на холмах Гог-Магог лорд Годольфин получил в те же времена. Такие карьерные успехи кружили головы, жизнь представлялась скачкой на Большой приз. Поощрение конного спорта считалось признаком хорошего тона. Именно тогда и зародились эти две традиции, о которых говорили Сноу и Пристли, — спортсменство и снобизм. А лошади, что ж, они всегда лошади: верные, благородные животные, — именно так смотрел на них Дефо. Он занес в свою путевую книгу замечательный факт: два скакуна до того перенервничали, что даже богу душу отдали.
