Скульптор-землепроходец тотчас понял, что перед ним не какой-нибудь выкормыш из питомника, а видавший виды дромадер, настоящий «корабль пустыни». Рубцы и раны на теле величественного пенсионера говорили опытному глазу о том, что пройден достойный трудовой путь.
Величественно верблюд жевал какую-то колючую дрянь и, как бы цитируя сказку «Почему у верблюда вырос горб», всем своим видом говорил: «Презираю!»
— Вот это Киплинг! — восхитилась дама Гарикова сердца.
— А хочешь, — предложил Гарик самое лучшее, что мог он в ту минуту предложить, — я заставлю его встать перед тобой на колени?
— Не может быть!
После этого скульптору, другу моему, ничего не оставалось, как гнуть из верблюда этюд в стиле позднего Микеланджело.
Конечно, Гарик знал верблюжьи нравы и даже верблюжий язык. Подошел он к самой решетке и крикнул:
— Чок! Чок!
Хотя верблюд и не повернул головы, но перестал жевать. Гарик понял, что на верном пути, и повторил свой зов. Верблюда как бы повело. Его просто корчить начало от знакомого, слишком знакомого «Чок! Чок!». А Гарик, чувствуя свою силу, кричал и кричал.
Заговорили старые раны, инстинкты, условные рефлексы, вся прошлая жизнь, видимо, пронеслась перед умственным взором верблюда. Все его существо подчинилось команде, и сами собой начали гнуться узловатые колени…
— Ах, какой Киплинг! — воскликнула спутница Гарика.
Но тут, помимо инстинкта, у верблюда заговорил рассудок. Дромадер, видно, вдруг осознал, что жизнь прожита, что все это давно позади, что свое он уже «сервитудем», как говорили древние, то есть отслужил, и у него есть полное право на отдых.
Разогнулись колени. Повернул верблюд голову в сторону командного крика и… Знал Гарик, как командовать верблюдом, как ставить их на колени, но и верблюд не зря своими собственными ногами перемесил черные пески. В ответ на заправский зов изрыгнул он влажно-весомое ядро, и о маневренности «корабля пустыни» говорит тот факт, что мстил он Гарику, но — метил не в него. Зачем старику на старости лет лишние неприятности? Досталось даме!
На прочее завеса, как говорил Гамлет в аналогичных случаях, но с тех пор говорим мы у нас на конюшне «Гариков верблюд», имея в виду вопросы выстраданные, до глубины души прочувствованные. Ибо когда рассказывал наш друг, как повело верблюда от «Чок! Чок!», нас самих трясло от сочувствия — верблюду.
Итак, я был уверен, что уж Гарик меня поймет. А он как раз говорит:
— Куртку ищу ковбойскую. Одну работу задумал: кучер и ковбой.
