Но в тот день рядом оказалась верная домработница, которая заподозрила неладное и, ворвавшись в ванную, успела вызвать врачей. Фурцеву спасли. Спали тело, но не раненую душу… Никто не ожидал такого поворота событий. Такой реакции Екатерины. Ее образ твердокаменного коммуниста с железным характером, настолько утвердился в умах коллег, что никто не мог и подумать что Фурцева еще и обыкновенная женщина. Это потрясло всех. Может быть, в чем-то и разжалобило, но и доказало, что Фурцева не могла порочить честь коммунистов. И в день 50-летия Екатерины, в декабре 60-го года, Хрущев, Брежнев и Микоян приехали на дачу к имениннице, чтобы поздравить ее с юбилеем.
Хотя, возможно, она и не собиралась расставаться с жизнью, а просто по-женски пыталась таким образом привлечь к себе внимание, вызвать сочувствие, но ее поступок произвел противоположный эффект. И готовых сочувствовать Фурцевой оказалось мало.
После попытки самоубийства, ее осудили партийные круги, они ругали ее за отсутствие партийной выдержки. Фурцева очень страшилась первой публичной встречи с деятелями культуры. Но вот наступил день, когда ей пришлось появиться перед этими гнилыми интеллигентами. С трепетом вышла она из-за кулис и направилась к трибуне. И – о, Боже! что это? – зал встретил ее овацией! Эти гнилые, подозрительные, эти, среди которых много беспартийных и даже евреев, вдруг сочли нужным показать, что поддерживают ее! Нет, оказывается, они понимают нечто такое, в чем человек отчаянно нуждается в трудную минуту.
С тех пор и началось ее понимание. Нет, не искусства… Пришло понимание, и главное – доверие к тем, кто способен творить искусство.
Хрущеву, естественно, доложили, что трое членов ЦК устроили протест и посмели не явиться на съезд. Сказать, что Никита Сергеевич был вне себя, – это не сказать ничего. Он требовал от президиума немедленно «обсудить поступок, совершенный товарищами Фурцевой, Мухитдиновым и Фирюбиным». Но из-за произошедшего обсуждение пришлось отложить, чтобы Екатерина смогла прийти в себя.
А в начале марта 1962 года в Кремле в полном составе президиума проходило разбирательство по этому делу. Всех троих обвиняемых обязали явиться к девяти часам утра в Кремль на заседание.
Фурцева сожалела о своем поступке и просто умоляла товарищей поверить, что она болела, и ей было очень плохо. Ее муж Николай Фирюбин признал полностью свою вину, но сказал, что по другому он потупить не мог! Но Суслов и Козлов были непреклонны и подготовили проект решения о выводе Фурцевой и Мухитдинова из состава ЦК КПСС. Козлову не терпелось побыстрее избавится от своей родственницы Фурцевой, которая повела себя так малодушно… Но время здесь сыграло в чем-то на руку Фурцевой. Хрущев остыл и повел себя снисходительно. Он «экзекуций не любил», а Фурцеву к тому же попросту жалел.
