Ну, сдали меня куда надо. Потом с сопровождающими еще куда-то повели. Я уже еле ноги волочу. Пожрать хоть дадут, думаю, нельзя ж человека целый день без жратвы таскать! Привезти-то привезли, а чтоб поставить на довольствие небось никто не почесался!
Заходим к какому-то полковнику в кабинет. Он на меня ноль внимания. Злой сидит, хмурый. Вот что, Сидоров, говорит, с этого дня будете здесь жить и работать. Один пока, без семьи. Койку вам предоставят. Как так, говорю, а если я не желаю? Как так можно человека не спросясь от семьи отрывать? Все-таки я не штрафник какой, разведвзводом командовал, награды имею, благодарности…
Вот ты на фронте был, говоришь, а видно, забыл уже, как в сорок первом от фашистских танков драпал? Опять хочешь, чтобы это повторилось?.. Потом рукой махнул. Много, мол, вас тут, и все права качают. Некогда каждому разобъяснять. Вот оно что, думаю, — наверно, всем, кто отступал, какое-то наказание вышло. Так что иди и работай, говорит. И не забывай фронтовую заповедь: больше пота — меньше крови. И бумаги мои сопровождающим отдал. Потом меня еще в какую-то комнату потащили пропуск оформлять.
Наконец привели меня в один ангар. Недостроенный еще. Наверху солдаты крышу кроют. И снежок сверху сыплет. Там-то я и увидел ее, родимую… Сначала подумал — самолет. Нет, не похоже. Вроде снаряд от «катюши», только раз в двадцать больше. Лежит на стапеле. А кругом народу что муравьев. Штатские, военные. И солдаты кругом с «папашами» через плечо. Мои провожатые опять мои бумаги стали кому-то показывать. А у меня уже в глазах рябит от этих бумаг. Вдруг один штатский, сам полный такой, в пенсне и шапке бобровой, бумаги мои когда увидел — и ко мне. Товарищ Сидоров? — говорит. Наконец-то! Обрадовался мне, как земляку в госпитале. Руку протянул, подняться на стапель помог. Вы, голубчик, очень, очень нам нужны. Без вас, мол, мы пропали совсем. И любуется на меня, как на облигацию выигрышную. А военные в сторонке стоят и на часы поглядывают. И генерал среди них. Коренастый такой, хмурый. Руки за спину заложил и поверх голов смотрит. Тоже на часы посмотрел и этому, в пенсне, говорит: давайте, мол, побыстрее, товарищ… ну и по фамилии его назвал. Тот кивает, да, да, одну минуту, сейчас, только товарища Сидорова в курс дела введу.
Подводит он меня, значит, и показывает на открытый люк. Там, говорит, стоит один блок. Нужно отстыковать от него высокочастотные кабели, а они в самом низу находятся, под блоком, и никто у нас до них добраться не может. А сделать это нужно очень аккуратно, чтобы ничего там не повредить. Мы уж совсем было отчаялись. Хорошо я вспомнил, что ваш директор, Павел Александрович, хвастал как-то, что есть у него на заводе один слесарь, который не то что блоху — палочку Коха подкует! Тебе-то хорошо, думаю. Ну, Павел Александрович, вовек тебе этого не забуду, сосватал меня, нечего сказать. Только сунул я свой нос в люк, а туда еще двое переноски направили, светят мне. А этот, в пенсне-то, спрашивает: видите блок? Я смотрю, а там мама родная! Жгутов этих, кабелей всяких, труб разных — видимо-невидимо. Палец не просунешь. Что ж, говорю, ваши конструкторы так постарались? Куда они-то смотрели? Он опять руками разводит. К сожалению, говорит. Дело-то совсем новое… Просмотрели компоновщики. Тут один штатский в заячьей шапке и в валенках голос подал: так нам же аппаратурщики документацию согласовали и вы сами, Алексей Витальевич, ее утвердили! Генерал опять на часы взглянул. Долго это будет еще продолжаться? — спрашивает. Алексей Витальевич этот опять руками развел. Так что выручайте, голубчик. Иначе нам придется корпус автогеном резать. Времени-то у нас в обрез. Сами знаете, что сейчас делается…
