— Гражданин лектор, кого вы сегодня хоронили по вашей путевке?
— Я не хоронил, — дребезжащим голосом ответил лектор, — я проводил беседу как раз о вашем творчестве, Владимир Владимирович…
Папироса в уголке рта подпрыгнула, будто она не могла остаться спокойной, услышав такие слова. Маяковский отвесил глубокий поклон.
— Благодарю, не ожидал!.. Если уж на то пошло, товарищи,—
Я сам расскажу о времени и о себе.
Еще раз аплодисменты, и сразу — полная тишина. Маяковский привычным жестом бросил папиросу на пол, придавил ее тяжелой каучуковой подошвой гигантского своего ботинка; снял пиджак и аккуратно повесил его на стул, освободившийся после бегства лектора. Он одернул книзу вязаный джемпер и чуть заметным движением обеих ладоней подтянул брюки. Затем помолчал. Сделал шаг вперед и начал бросать слово за словом в зрительный зал, который в едином движении подался навстречу его голосу:
Я, ассенизатор
и водовоз,
революцией
мобилизованный и призванный, ушел на фронт
из барских садоводств
поэзии —
бабы капризной.
Читает он, скандируя: поэты не могут читать иначе.
Однако Маяковский не подчиняется ритмическому рисунку стихотворения: он обращается со своими слушателями настолько близко и полно, что, конечно, не может остаться за холодной решеткой метронома. Поэт явственно подчеркивает суть читаемого — интонациями, жестами, выражением лица. Впрочем, и делая смысловые паузы, замедляя и ускоряя свое чтение, Маяковский не теряет ритма вещи. Недаром же он говорил: «Ритм — это основная сила, основная энергия стиха. Объяснить его нельзя, про него можно сказать только так, как говорится про магнетизм или электричество».
И воистину, ритм его стихов заряжен электричеством, оно насыщает весь зрительный зал. Оно почти ощутимо — как нечто существующее в трех измерениях…
Рифмы Маяковского звучат в ушах его слушателей подобно ударам набатного колокола. И вместе с тем эти неожиданные и острые звуковые повторы — они как бы ступени широкой лестницы, по которым слушатели вместе с поэтом подымаются туда, откуда виден весь замысел произведения.
Маяковский обращает свои строки к потомкам. Но он беседует с будущими поколениями так, словно это — его современники, а не отдаленные и малопонятные живущему сегодня существа. И естественно, слушателям, к которым обращено в эти минуты лицо поэта, слушателям кажется, что они сами суть те, кому говорится:
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
горлана-главаря.
Заглуша
поэзии потоки,
