Вошел Анатолий Мариенгоф, в те годы молодой красавец, пользовавшийся большим и тщательно подогреваемым успехом у своих литературных поклонниц — «мироносиц», как тогда говорили… Мариенгоф старался и по прическе, и по костюму походить на Пьеро — маску комедии дель-арте, возрожденную во Франции в середине прошлого века, а к началу нашего столетия докатившуюся и до конфетных коробок, и до духов, и до виньеток в журналах-
Мариенгоф был очень самоуверен. Он даже бравировал этим свойством… Достаточно сказать, что он не отставал в демонстрации презрения к публике от Есенина. И тоже обдуманы у него были все приемы этакого парнасского величия. А тут я прочел на лице у «корифея имажинизма» яв смущение. Он почтительно наклонил голову и произ робко:
— Здравствуйте, Владимир Владимирович…
Маяковский саркастически улыбнулся. На мгновение в глазах у него вспыхнул издевательский огонек, и он ответил:
— Здравствуйте, Мариенбад.
По лицу Маяковского пробежала короткая улыбка. Она говорила: я бы мог и еще пошутить над тобой, да не стоит уж…
Мариенгоф, никак не реагируя на искажение его фамилии и, видимо, боясь продолжения беседы, ушел.
Впрочем, надо объяснить читателю смысл такого искажения. «Мариенбад» — название всемирно известного курорта в Австрии. «Мариенгоф» — название курорта под Ригой, теперь он переименован в Майори (латышское название вместо немецкого). Подчеркивая в фамилии Мариенгофа ее «курортное» звучание, Маяковский как бы высказывается в том смысле, что стихи Мариенгофа носят курортный характер.
А я уже не мог оторвать глаз от Маяковского. Он сразу поразил мое воображение. Разумеется, я еще не воспринимал его во всю ширь его таланта, обаяния, значительности человеческой и поэтической. Все это разворачивалось передо мною (как, вероятно, и перед многими другими читателями и почитателями) на протяжении ряда лет, заполненных громкой, все растущей славой поэта, созиданием великолепных произведений, шумной общественной деятельностью, личными встречами с ним.
Но и первого впечатления для меня было достаточно, чтобы навсегда привязаться сердцем к этой огромной голове, к мощной фигуре, к голосу, равного которому я никогда больше не слышал ни до, ни после…
Помнится, довольно часто видел я после этой первой встречи Маяковского в коротком зимнем полупальто с шалью (теперь оно висит на вешалке в музее) или в широком длинном коверкотовом плаще и мягкой шляпе, а то — без головного убора и верхнего платья в летнюю жару. И всякий раз я почтительно и восхищенно провожал его глазами.
