Люся порадовалась этому факту и тут же забыла о нем. На всякий случай. А вдруг повезет?
В скором времени начались съемки «Мамы». Гурченко снова позвонили. Это был Никита Сергеевич:
— Я в срочном порядке начинаю пробы! Уже подыскиваю грим и костюмы. Приезжайте завтра на студию!
— Я не могу. У меня съемки в «Маме».
— Какая еще мама? Вы серьезно?
— Так называется фильм-мюзикл. Я исполняю главную роль. Роль Козы.
— Что? Козы?
— Да, как прописано в моем сценарии…
— Какая Коза? Мы же с вами договаривались, что лето вы освободите. Я для вас специально роль подготовил!
— Извините, но тогда я вам не поверила. Я не верю режиссерам!
«Неужели это правда? Неужели он писал роль для меня? Боже, как приятно!» — думала ошарашенная новостью Люся.
И вот уже пробы для «Неоконченной пьесы для механического пианино» Михалкова были проведены. Директор картины договорился с директором «Мамы», но реализации намеченных планов помешала травма ноги…
А спустя 2 года Никита Сергеевич снова позвонил довольно ранним утром. И бодрым, полным энергии голосом, словно после пробежки, как это было на съемках «Сибириады» сказал:
— Привет, Коза! У меня в планах картина «Пять вечеров» Володина. Знаешь? Я собираюсь ее быстро снять. Мне нужны такие актеры, которые немедленно вживутся в роль. Я бы и сам хотел сыграть, но, наверное, будет сложно. Хотя… Ладно, ближе к делу! Как у тебя со свободным временем? Для тебя есть роль!
— Я готова! — ответила Людмила Марковна.
Она дала свое согласие Михалкову, несмотря на намеченные переговоры по поводу очередных проб. В тот же вечер она их прервала.
В новом проекте Никиты Сергеевича, Гурченко досталась роль Тамары Васильевны. Какая это была роль! Ее можно было смело растаскивать на цитаты.
Когда начались съемки, Люся жутко нервничала и переживала. Но Михалкову про нее было давным-давно все понятно. Все репетиции сопровождались Люсиным безумолчным тарахтеньем, всевозможными анекдотами, прибаутками, шутками, историями о папе.
Зато на съемках все было гладко и слаженно. Нервы, репетиции, выяснения отношения… Всего этого уже не было! Все, что можно уже выяснили. Осталась только исключительная игра. Одно движение брови или рта режиссера и все тут же становилось понятным. А когда были особенно трудные сцены, Михалков подходил и все показывал, уточняя: «Ну, ты, неверное, все поняла? Да?». Он ей доверял. До-ве-рял! А как же иначе? В «Сибириаде» они вдвоем были, что говорится, по другую сторону от камеры и понимали, как непросто бывает актерам. Иногда им нужно просто поверить. Довериться…
