А понял бы — так ещё меньше симпатии бы к особисту почувствовал.
«Правда, и на нашей улице бывает праздник, — молча кривился в тот момент начальник Особого отдела «Гидроприбора», комиссар госбезопасности Овсянников. — Только сделай шаг вправо-влево. Случайную, будто бы, осечку, аварию, срыв сроков. Чтобы вражья твоя образина наружу проявилась, ведь враг же, враг. Даже по этой самой образине видно».
Особист на товарища Бреннера давно, как говорится, точил зуб.
Удивительного в этом немного. Публику такого рода всегда раздражала, да что там, бесила, определённая независимость всяческих спецучастков, секретных цехов, где народ будто и не в Стране Советов живёт и чхать хотел на власть или на представителей важнейших органов Родины-матери. Пройдёт такой очкарик мимо, аж зубы сводит… Втоптать бы в лагерную пыль, заглотать живьём да отрыгнуть — а оно ещё и здоровается через раз, потому как вша эта кальсонная, видишь ли, особо ценная, мозги у неё, мать её этак, из особого теста замешаны. Дать бы по этим мозгам с носка сапога…
Наружность Павла Григорьевича Бреннера, то бишь Пауль-Генриха, — достоверно знал Овсянников, — и впрямь была плакатно вражья. Хоть на страницу «Пионерской правды» рисовать: «Убей буржуя, порадуй Сталина!» Желчная физия, будто его мама немецкая не молоком из титьки поила, а уксусом через пустышку. Наглая, заносчивая, с брезгливыми складками вокруг рта, вечно недовольно поджатого. Даром что и родился в России, из здешних немцев, екатерининских переселенцев.
«Видно, с молоком матери… хрен там, с уксусом! — впитал вражина ненависть ко всему русскому, читай, советскому…» — сводило щёточку «наркомовских» усов у комиссара. Потому и топтался Овсянников на досках вышки «НП» за сутулой спиной в чёрной флотской шинели. Потому и косился на красный кружок на бреннеровском рукаве, кружок с торпедкой посредине; а ниже — не набор годовых уголков, а один золотой, с двумя кантами и звёздочкой! Вон сколько уже таится с ножом в руке за спиной у советской власти, больше десяти лет выслуги… И ведь дождался же?! Пришли его кровные родственнички ! Вон, уже в Перекоп стучатся танками Манштейна.
«Следовательно… — полагал особист, поднимая к глазам полевой бинокль. — Вот-вот выглянет его звериная сущность предателя…»
И она и впрямь выглянула в точке запуска. Да так выглянула, что счастью своему, глазам своим не поверил комиссар госбезопасности.
С правого полубака «изделие» плюхнуло в воду, как многопудовая майская форель, и обещанными зигзагами порскнула под водой, словно тень в подполье, к видневшейся в отдалении мишени. Порскнуло скрытно, проворно и почти бесследно, как та же рыба; но, всё-таки, следить за ним можно было — НП и сам по себе порядочно возвышался, и на высотке располагался: местность, окружавшая бухту, была холмистая.
