Что оставалось делать, как не покинуть праздник?
* * *
Деревенские женщины утверждали, что он нередко плакал, идя за плугом. Если и так, то плакал он от счастья — счастья, что ему достало мужества преодолеть своим терпением несговорчивую судьбу. Его настойчивость в свершении добрых дел заставила зло отступить, а широта его души взяла верх над непримиримостью людей и обстоятельств. Так святые когда-то умягчали сердца палачей и диких зверей. В конце концов, разве этого мало — оказавшись в столь отчаянной, в такой страшной ситуации, выйити из нее победителем? Настроенную враждебно, готовую удавить его жену он мало-помалу привел в такое состояние, в котором та смотрела на своего мужа как на божество — с обожанием. Они действительно были самой согласной супружеской четой на тридцать миль вокруг, и это было тем поразительнее, что их счастье окутывало нечто легендарное, выше людского понимания.
* * *
Когда Анна заболела, его чувство к ней нашло новое подтверждение. Не было таких затрат, на какие Дюкуртиль не пошел бы. Не было консультации, какую он бы не устроил; к ее постели приглашались врачи и знахари, костоправы и известные хирурги — сначала, чтобы исцелить, а вскоре только затем, чтобы уменьшить ее страдания. Он был само внимание: ухаживал за ней, кормил ее с ложки, не приняв помощи ни от кого, разве что когда у него не хватало сил или умения. За шесть недель, что она провела на смертном одре, он едва ли сомкнул глаз.
* * *
Стоя на пороге дома Мадлен, я видел, как он шел за гробом: почти невесомый, исхудавший, высокий и подобранный, смотревший в никуда. Лицо его наполовину скрывал белоснежный носовой платок, который он держал у губ.
Когда он поравнялся с нами, Элиз, за которой всегда оставалось последнее слово, произнесла:
— Как бы то ни было, а это настоящий христианин.
Но ее никто не слушал.
Глупые девки, уродливые бабы — низкий, приземленный люд — стояли вокруг, с тупым выражением глазели на профиль человека, казавшегося им слабаком и неудачником, и обсуждали скромность катафалка, сопровождаемого деревенским кюре. Они не могли простить этому мужчине и этой женщине их непривычного поступка, их возвышения над общепринятыми правилами, а еще не могли простить того, что им не удалось их унизить: ее за злое дело, его — за доброе. Небеса не откроются для тех, кто не понял эту драму, тогда как эти двое — они познали трепет высокого и могли бы сказать, если бы отдавали себе отчет, что «узрили славу Божью», которой мы пренебрегаем, не слушаясь первых порывов, выявляющих самое лучшее, что есть в нас.
