— Что вас заставило одеть белый саван и бродить по ночам?
Никодим не спеша скрутил цыгарку и потянулся через стол к Осокину.
— Разрешите прикурить?
Тот предусмотрительно убрал лежавший на столе револьвер и подал расстриге спички.
— У пророка Исайи… — выпуская клубы дыма, заговорил расстрига.
— Своего пророка оставьте в покое, а говорите по существу, — резко прервал его Осокин.
— Хорошо, — Никодим решительно поднялся на ноги, — миф о мертвеце мы старались использовать как агитацию против закрытия церквей…
— Кто это мы?
Елеонский молчал.
— Почему молчите? Отвечайте!
Никодим тяжелым взглядом обвел Осокина.
— Не спрашивайте имен, не скажу…
Через час расстрига в сопровождении двух конвоиров шагал к Марамышской тюрьме.
…Прошел еще год. В один из солнечных весенних дней из калитки Батуринского дома вышла группа людей. Один из них, с выправкой военного, нес на руках ребенка, который, обхватив ручонкой шею отца, тянулся к блестевшему на груди ордену Красного Знамени. Рядом шла молодая мать и нежно поглядывала на сына. Впереди счастливой четы под руку шли двое, пожилой с седеющими висками мужчина и молодая, скромно одетая женщина. Рядом с ней шагал плечистый военный, со своей спутницей. Шествие замыкал небольшого роста человек лет сорока, с простодушным лицом, реденькой бородкой, кривой на один глаз. Одет он был в новую ситцевую рубаху с горошком, плисовые шаровары, заправленные в щегольские сапоги, и, осторожно обходя рытвины, нес две корзины. Миновав центральную площадь города, компания направилась к видневшемуся невдалеке бору и, поднявшись на Лысую гору, остановилась возле ее обрыва.
— Привал! — махнул весело рукой пожилой мужчина и поманил к себе пестро одетого человека.
— Герасим, ну-ка давай выкладывай, что принес с собой…
— Можно, — охотно отозвался тот и с помощью женщин начал вынимать из корзины продукты.
— Я, Григорий Иванович, по хозяйственной части мастак, — расстилая скатерть в тени деревьев, заговорил он, — только скажи, живо все сварганю…
— Знаю, знаю, Герасим, — похлопал его тот по плечу. — Недаром Федоту Осокину пришлось с тобой расстаться, — произнес он со смехом.
— Андрей, ты слышал историю с полосатой гагарой? — обратился Григорий Иванович к военному, который играл с ребенком.
— Да! — улыбнулся тот. — Устинья Елизаровна мне уже рассказывала…
— А ты, Епифан?
— Не слыхал, — опускаясь возле скатерти, ответил с улыбкой Батурин.
— А ну-ка, расскажи, Герасим, что за история вышла у тебя с Осокиным. Ведь вы были с ним большие друзья, — попросил он бобыля.
