Недавно он был свидетелем ее разговора с подругой. Ему не следовало бы слушать, ни тем более запоминать то, о чем они говорили, но все это вышло случайно… Разговор поражал своим бесстыдством: дочь поучала подругу, как привлечь любимого человека, и приводила ей примеры из собственной практики.
— Вольно мужчинам думать, что им угодно, — говорила она, — им приятно считать себя умными и серьезными, а нас недалекими — пусть. С нас достаточно того, что мы управляем ими.
На прошлой неделе она подвела мать к зеркалу, закрыла ей глаза, надела тем временем ее серьги и спросила:
— Не кажется ли тебе, мама, что они мне идут? Позволь, я их оставлю себе.
Затем оказалось, что браслеты и часики, и брошка с алмазами ей хороши. С тех пор всякий раз, когда отец видит на ней эти украшения, ему кажется, что это доспехи, в которых она с мужчинами ведет тайную войну. Жена говорит, что это девичья болезнь, с девушками так бывает. Возможно, он не спорит, но болезни бывают проходящие и затяжные, из одних организм выходит с честью, а из других — с серьезным изъяном.
Шли недели и месяцы, нежность дочери не убывала, она снова поверяла отцу свои секреты и проводила свободное время у него. Их беседы становились все непринужденнее, она рассказывала о своих больных, о новых методах лечения проказы, в разработке которых немало и ее труда. О любви и замужестве девушка судила серьезно и строго. Пет ничего ужасней, говорила она, скороспелого брака, не проверенного временем и испытанием. Многие к обмену квартир относятся более серьезно, чем к выбору друга жизни.
— Я никогда не соглашусь выйти замуж за человека, которого недостаточно знаю, прежде чем поверю в высокие качества его души.
Слова эти показались Свиридову знакомыми, он мог бы утверждать, что уже слышал их однажды. Неужели от нее? Да, да, от нее. Она говорила это той подруге, которую учила, как привлечь к себе любимого человека. Тогда эта фраза прошла мимо него, запомнилось другое, и напрасно.
Юлия уверяла, что никто не способен поколебать ее убеждения, что она вся в отца — ее чувства покорны рассудку. Но мог ли этому поверить Свиридов? Его собственные чувства слишком часто брали верх над рассудком, откуда возьмутся в ней силы себя отстоять? Дочь твердила, настаивала, и отцу хотелось верить, что она действительно тверда, чувства покорны ей. Но если это так, спрашивал себя Свиридов, кто же виноват в минувших раздорах, по чьей вине возникли они?
Отец взял вину на себя. Это он несправедливо ее осудил, приписал то, чего не было, потому что не знал свою дочь. Жена как-то сказала ему:
