Редакция
Входит Котрин, размахивая руками. Барселос выпускает дым в потолок.
Барселос: Отлично, приятель. Давай, выкладывай новости.
Котрин: Новости? Какие новости? Ничего нового, все по-прежнему. Даже лихорадка уже никому неинтересна.
Барселос: Кто говорит о лихорадке? Публике не нужна лихорадка. Публике нужен хороший скандальчик. Что-то затевается. Все чуют: что-то затевается.
Котрин: Честное слово, шеф, ничего. Все по-прежнему.
Барселос: А Глисеро? Симоенс? Жулио Мескита?
Котрин: Все они у Элоя. Ничего нового.
Барселос: Так не бывает. Если бы ничего не было, они не собрались бы вместе. Зачем они собрались? О чем говорят?
Котрин: О чем и все остальные. Все та же история. Алвин исписывает свой карандаш. Баронессе нравится, как он пишет. Могу и я написать об этом, если хотите. Газета ваша.
Барселос: Ладно, оставим это.
Париж
«Милая сестра!
Мне сшили — спасибо дяде Теодорико — новые платья, все из гренадина со вставками алого шелка. Я в них такая красивая! Так что я позволила себе прокатиться с Аленом в Версаль на могилу Людовика XIV. О, какие там залы, приемные, будуары! Но ни следа уборных: говорят, Мария Антуанетта и прочие делали это прямо на пол. Что, это правда? Потом мы взяли фиакр и перекусили посреди Боскета Аполлона: прелесть, да и только! И ужинали мы тоже на воздухе, с канделябрами на столе. Ален очень деликатен со мной, но когда он отвозил меня обратно, то сделал не слишком приличный жест. Представь себе, он… Но в этом ведь нет ничего плохого? Я поклялась больше с ним не встречаться. Но от судьбы не уйдешь. Сейчас он взял отпуск, и мы решили вместе съездить в Швейцарию. Завтра мы уезжаем. Интересно, пустится ли Кавако по нашим следам.
Счастливо,
Билота».
Дом Да Маты
«Польские крестьяне устраивали оргии с проститутками и животными, сами при этом оставаясь наблюдателями. Конечно, кое-кто при этом мастурбировал. Животных возбуждали до предела, а проституток привязывали к их брюху в нужной позе. Не всегда женщина способна выдержать вес животного, к примеру, жеребца, но вообще это задача выполнимая. Часто женщина не испытывала никакого удовольствия, а только невыносимую боль.
Крестьяне, почти всегда пьяные, катались от хохота и заключали пари. На члене животного оставляли метки, чтобы видеть, на какую глубину ему удалось проникнуть».
Анжелика прервала рассказ Алвина, вскрикнув от ужаса, и потрогала орудие коня: «Смотри, какой огромный!» Алвин: «Ложись под него, моя полячка». Конь заржал и повернулся, положив задние ноги на кровать. «Он сейчас кончит!» — испугалась Анжелика. Алвин повалился на ковер. Жеребец, тяжело дыша, извергся на покрывало с вышитым гербом — так, что можно было заполнить до краев глубокую тарелку. Алвин, потеряв голову, набросился на Анжелику и покрыл ее грубо, по-звериному. После чего она кротко произнесла: «Из меня хорошая полячка, да?»
