Вы скажете мне: губернатор помог бы нам! Но как знать: в колонии, где так часто меняются правители, часто ли могли бы вы встретить человека, подобного Бурдоннэ? Разве не мог бы прибыть сюда начальник недостойный и безнравственный? И не пришлось бы вашей жене ухаживать за ним для того, чтобы получить какую-либо ничтожную помощь? Она могла не устоять, и тогда вы были бы достойны сожаления, а если бы она осталась верной, вы были бы бедны. Хорошо еще, если бы ее красота и добродетель не вызвали против вас преследований со стороны тех самых лиц, от которых вы ждали помощи. Мне осталось бы, скажете вы, счастие, не зависимое от богатства, — защищать любимое существо, которое привязывается к нам тем сильнее, чем слабее оно; утешать его собственными тревогами, радовать своей печалью и усиливать нашу любовь общими горестями.
Конечно, добродетель и любовь наслаждаются и такими горькими радостями. Но ее уже нет; а вам остались те люди, кого после вас больше всего любила она, — ее и ваша мать, которых ваше неутешное горе сведет в могилу. Положите радость свою в том, чтобы помогать им, как делала это она сама. Сын мой, благодеяние — счастье добродетели, и нет ничего ни более прочного, ни более великого на земле. Надежды на радости, покой, наслаждение, роскошь и славу — не для человека, этого слабого, блуждающего путника. Посмотрите, как один шаг к богатству поверг всех нас в одну бездну за другой. Вы противились этому, правда, но кто мог бы думать, что путешествие Виргинии не завершится ее и вашим счастием? Приглашение богатой и престарелой родственницы, советы мудрого губернатора, одобрение целой колонии, увещания и власть священника — все это решило несчастье Виргинии. Так стремимся мы к своей гибели, обманутые самой осторожностью тех, кто правит нами. Было бы лучше, бесспорно, не верить им, не доверяться голосу и надеждам обманчивого света. Впрочем, среди всех людей, которых мы видим трудящимися на здешних равнинах, и среди многих других, отправляющихся искать счастия в Индию, или среди тех, которые, оставаясь в Европе, наслаждаются в покое трудами работающих здесь, нет ни одного, кому не суждено было бы потерять когда-либо то, что наиболее дорого ему, — положение, богатство, жену, детей, друзей. Большинство должно будет прибавить к своей потере еще воспоминание о собственной неосторожности. Вам же, если вы углубитесь в себя, не в чем будет себя упрекнуть. Вы оставались преданным своей вере. В цвете молодости вы обладали осторожностью мудреца, не теряя своих естественных чувств. Ваши намерения были законны, потому что они были чисты, просты, бескорыстны и потому что вы имели на Виргинию священные права, с которыми не могло сравняться никакое богатство. Вы, потеряли ее, но виной тому не ваша беспечность, не ваша скупость, не ваша ложная мудрость, — не они заставили вас потерять ее, но сам бог, воспользовавшийся страстями близких, чтобы лишить вас предмета вашей любви, — бог, который дал вам все, который видит все, в чем вы нуждаетесь, которого премудрость не оставляет вам ни малейшего повода к раскаянию и отчаянию, идущим следом за несчастиями, причиной коих были мы сами.
