Эти счастливые семьи устремляли чувствительные души свои ко всему, что их окружало. Они давали самые нежные имена вещам, как будто бы самым безразличным. Кольцо апельсинных, банановых и жамрозовых деревьев, посаженных вокруг лужайки, куда Виргиния и Поль приходили иногда потанцовать, именовалось «Согласием». Старое дерево, в тени которого госпожа де-ла-Тур и Маргарита поведали друг другу свои несчастия, именовалось «Осушенные слезы». Они дали имена Бретани и Нормандии небольшим участкам земли, где они посеяли рожь, клубнику и горох. Доминг и Мария, желая, по примеру своих господ, закрепить память о месте рождения своего в Африке, называли Анголой и Фулльпуантом два места, где росла трава, из которой они делали корзины и где они посадили продолговатую тыкву. Так, с помощью продуктов родины, семейства этих переселенцев создавали здесь сладостную видимость отчизны и этим утишали тоску по ней в чужой стране. Увы, на моих глазах оживали тысячами пленительных имен деревья, источники, утесы этого места, ныне столь заброшенного, которое, подобно полям Греции, хранит лишь развалины и нежные имена.
Но приятнее всего в этой местности была та часть, что именовалась «Отдыхом Виргинии». У подножия утеса «Открытия дружбы» есть углубление, из которого бежит ручей, образующий у самого истока небольшое озерцо посреди луга с тонкой травой.
Когда Маргарита дала жизнь Полю, я поднес в дар ей индийский кокос, который мне подарили. Она посадила его на берегу небольшого озера, дабы дерево, растущее из него, обозначило бы впоследствии время рождения сына.
Госпожа де-ла-Тур, как только родилась Виргиния, по тому же примеру посадила там второй плод, с тем же намерением. Из обоих этих плодов выросли две кокосовые пальмы, которые являлись архивом этих двух семейств: одна именовалась деревом Поля, другая — деревом Виргинии. Оба они росли вместе с молодыми хозяевами своими, поднимаясь на несколько неравную вышину, которая через двенадцать лет переросла хижину. Они уже сплетались листьями и склоняли свои кокосовые кисти над водой источника. За исключением этих деревьев, углубление оставили таким, как изукрасила его природа. На его бурых и влажных стенах сияли зелеными и черными звездами широкие капиллярии и развевались по прихоти ветров пучки сколопендр, свисавших длинными лентами красновато-зеленого цвета; неподалеку были лужайки барвинков, чьи цветы почти таковы же, как у красной гвоздики, и индийский перец, у которого стручки кровавого цвета, более яркие, чем кораллы. Кругом разливала сладчайший аромат душистая трава с сердцевидными листьями и бозолика с запахом гвоздики. С вершины горного обрыва свисали лианы, подобные колышущимся тканям и образовавшие на стенах утесов большие завесы зелени. Морские птицы, привлеченные этими мирными убежищами, прилетали сюда на ночлег. На закате сюда направляли полет вдоль морского берега чайки и морские ласточки, а в воздухе чернел фрегат, с белой птицей тропиков, покидая, как и дневное светило, пустынный Индийский океан. Виргиния любила отдыхать на берегах этого источника, убранного с роскошью великолепной и дикой. Часто приходила она мыть здесь белье в тени двух кокосовых пальм. Иногда она приводила сюда пасти своих коз. Приготовляя сыр из их молока, она любила смотреть, как щиплют они капиллярии по крутым обрывам утеса и высятся на фоне неба, стоя на каком-нибудь уступе, словно на пьедестале. Поль, видя, что Виргиния полюбила это место, принес сюда из соседнего леса гнезда всевозможных птиц. Самцы и самки последовали за своими детенышами и переселились в новую колонию. Виргиния давала им время от времени зернышки риса, маиса и пшена. Едва лишь она появлялась, певчие дрозды, бенгальские зяблики, щебет которых так нежен, кардиналы, с опереньем огненного цвета, покидали чащу; попугайчики, зеленые как изумруд, спускались с соседних латаний; куропатки сбегались под травою; все в беспорядке спешили к ее ногам, словно куры. Поль и она восторженно забавлялись их играми, их прожорливостью и их любовными ласками.
