— Какая она прелесть! Моя малышка! — слащаво произнес он. — Ну давай: сделай папочке хорошо!.. Какая нежная ручка!.. О-о-о!
Малкович поставил свой бокал с шампанским рядом с другим, встал, откинул простыню и спустился в воду. Ухватил плавающую вторую девицу за мокрую копну волос и притянул ее за голову к себе. Рассмотрев пристально красивое, слегка испуганное лицо, он прильнул губами к ее губам.
Когда все закончилось, Малкович снова занял свое место в кресле, обтеревшись предварительно широким дорогим полотенцем.
— Кисонька, на сегодня хватит! Папочка позвонит тебе, когда захочет еще. Идите, отдыхайте, девочки, хорошо поработали! — авторитет «ореховских» провожал смачным взглядом голые бедра удаляющихся проституток.
Малкович сидел с закрытыми глазами, полностью облокотившись на спинку кресла.
— Я согласен, — ответил он Багрозарову, не открывая глаз, когда стихли девичьи шаги.
Прошла уже четвертая неделя, как Гаров поселился в доме у родителей Валерии. И с каждым днем надежда устроиться на нормальную оплачиваемую работу таяла со скоростью пропорциональной окончательно исчезавшим деньгам, полученным в Грозном. Период страха профессиональной невостребованности и нищеты, когда Александр оббегал все крупные предприятия станицы в поисках рабочего места, сменился равнодушием, когда он тупо выполнял поручения по хозяйству своей жены и тещи.
Накануне Дня Советской Армии тесть позвонил домой и быстро затараторил:
— Саша! Давай бегом! Хватай трудовую книжку, паспорт, и лети ко мне в администрацию! Я тут переговорил кое с кем. Иван Захарыч пообещал посодействовать. Так что давай, не тяни резину! Через 10 минут — чтоб у меня! А лучше сразу — в 13 кабинет. Запомни — Иван Захарыч. Ну и заскочи в магазин — коньячку ему, само собой, прихвати. Гаров с сумасшедшей скоростью прыгнул на сидение машины. Подъехал к магазину, купил, не задумываясь, самый дорогой коньяк, какой был. Плюхнулся снова за руль и… застрял. Любимая «девяточка» за-гло-хла! После нескольких нервных попыток завестись, Гаров плюнул на все, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья.
Минут пять он успокаивался. Затем взял себя в руки: «Ну! Миленькая! Заводись же!». И она от такой ласки, как будто живая, взяла и завелась! Радости Гарова не было предела. Особенно когда он, хоть и с опозданием, но подъехал к администрации станицы.
— Вы куда? — остановила его ярко крашеная всех возможных частей пышного тела женщина с перстнями на десяти пальцах рук.
