— Значит, мой голос в этой семье ничего совсем не стоит? Все решается за меня.
— Слушай! Давай не будем! Квартиру кто покупал? Ты что ли?
— Ну да! Я — всего лишь бесправная роженица и нянька твоему сыну! Иждивенка у тебя на шее!
— Конечно! А то не так что ли? — усмехнулся горделиво возвышающийся в центре кухни мужчина. — Меня кормить кто-нибудь будет?
Даша закрыла за собой дверь в зал:
— Ну, как же так можно? Вроде не чужие люди! Куда мне складывать за одну ночь вот эту вазочку, подаренную лучшей подругой, вот эти книги с дарственными надписями друзей, мамы, родных, вот это постельное белье, шитое самой с любовью? Ведь это же составляющие семейного уюта! Я все это люблю! Придут какие-то неизвестные квартиранты и будут все разглядывать, пользоваться! Ну, неужели нельзя было заранее меня предупредить? Я бы отнесла часть вещей к маме, чтобы они сохранились! Со слезами на глазах Даша достала с антресоли огромную дорожную сумку и стала складывать в нее самое необходимое.
— Андрей! Мне нужен четкий ответ: да или нет? Либо ты идешь на наши условия, и твои орлы провозят оружие с наркотиками через Таджикистан, и у нас с тобой после этого мир, дружба, любовь и что там еще, — жвачка, что ли!? — с легким кавказским акцентом, не спеша, говорил полноватый мужчина в возрасте, завернутый в простыню.
У его ног, в миниатюрном бассейне, плескались две совершенно голые пятнадцатилетние девчушки. Они хохотали и брызгали друг друга водой. Малкович тоже был завернут в простыню, и сидел в мягком кожаном кресле, как и его собеседник.
— А если ответ будет отрицательным? — осторожно поинтересовался он.
— Значит, наша «ореховская» братва тебя «душить» будет, — произнес кавказец. — Обещаю: в Москве тебе не жить. И не только в ней… Ты ж пойми меня, Андрюша, правильно: не мои правила. Здесь так: хочешь жить красиво — заработай! Заработал много — делись. Не хочешь делиться — помоги товарищу другим способом достичь того же блага, что и у тебя. Я, Андрюша, тебе не угрожаю, нет. Просто говорю. Ты, конечно, можешь, иногда спрятаться в Питере у своей бабенки — министерской женки…На лице Малковича не шелохнулась ни одна мышца.
— Ты, наверно, удивлен моими познаниями?
Малкович продолжал сидеть с отрешенным взглядом.
— Не удивлен. Молодец — хорошо держишься. Думаю, ты правильно меня понял.
Одна из девушек поднялась по лестнице бассейна и наклонилась к соседу Малковича. Взяв у него из рук бокал с «Мартини», она отпила несколько глотков и поставила его на маленький столик с фруктами. Потом села на колени мужчины и стала гладить волосатую грудь его из-под сбившейся простыни.
