Джейкоб бубнил что-то неразборчивое. Что-то про свою мать и про то, как ее причесали.
Он держал мою подушку, прижимая ее к себе.
Передо мной лежал блокнот, и я смотрел, как карандаш движется по бумаге.
Я даже не знал, что конкретно я рисую, просто рисунок появлялся у меня на глазах. В середине была коробка, но не плоская, а трехмерная, как на той открытке, которую я нарисовал для Саймона много лет назад.
— Прекрати.
Из нее тянулись трубы, похожие на щупальца, которые соединяли ее с другими коробками, поменьше. Скорее не коробками, а цилиндрами.
— Что ты делаешь, ты можешь сказать?
Они образовывали кольцо вокруг центра. Другие трубы, в свою очередь, соединяли их со вторым кольцом цилиндров, а потом с третьим.
Он вырвал у меня блокнот.
— Это идиотизм! Хватит уже!
Это был не единственный такой рисунок. Я рисовал эту картину раз за разом. Наверное, я целыми днями этим занимался.
Джейкоб уничтожал их, разрывая каждый листок на мелкие кусочки.
— Это мое, — сказал я.
— Чувак, ты уже не соображаешь, что делаешь.
— Это был мой блокнот.
— Давай займемся чем-нибудь еще. Поиграем в приставку, к примеру.
Я встал и пошел к дальней стене. Я не водил ручкой, я просто следил, как она движется.
— Мы потеряем залог, — напомнил он.
— Я не собираюсь никуда уезжать.
— Пожалуйста…
— Ну что тебе от меня нужно? Не видишь, я занят? Занят!
Я сорвался на крик. Не нарочно, просто так получилось. Он, похоже, испугался, и тогда мне стало стыдно. Я отвернулся к стене и смотрел, как передо мной материализуется очередной цилиндр.
— Извини. Просто я занят. Мне надо кое-что доделать.
Сквозь открытое окно долетал шум уличного движения и еще какой-то звук, которого я не мог разобрать. Джейкоб выкурил две сигареты, прежде чем снова заговорил.
— Помнишь школу? — спросил он наконец. Он говорил так тихо, словно боялся, что память его подслушает и сбежит. — Первый день, когда ты одолжил мне свой галстук?
Ручка выскользнула у меня из пальцев и упала на ковер.
— Это было очень давно.
— Да, но я никогда не забуду.
Я дал ему галстук, и он обернул его вокруг воротника, а потом беспомощно посмотрел на меня.
Даже не глядя на него, я знал, что он сейчас смотрит на меня точно так же. Я передвигаю память, как мебель, но все равно прихожу к одному и тому же. Ему был нужен не только галстук. Ему был нужен я, чтобы его завязать.
Мы с моей болезнью эгоистичны. Мы думаем только о себе. Мы преобразуем мир вокруг нас в сообщения, в тайные послания, звучащие только для нас.
