— Бери и жри, — сказал он.
Костя вытащил горячую картофелину и стал глотать ее сладковатую желтую мякоть. Соли не было, но никто, казалось, не страдал от этого. Оборвыши ели с необыкновенной жадностью. Они молчали, поглощенные едой. Слышно было только чавканье.
Костя, хотя и очнулся, находился в каком-то забытьи и видел все окружающее как сквозь туман. Он не замечал злобных угрюмых взглядов Вислоухого, который давился картошкой и пыхтел. Он не замечал, как двигались железные челюсти могучего Тараса, как раскраснелось от еды тонкое бледное личико Йоськи. Прошло много времени, прежде чем первые неясные вопросы зашевелились у него в мозгу.
— А я сегодня чуть не засыпался, — говорил Йоська. — Встретил инвалида, у которого в то воскресенье полтинник унес.
— Да ну? — сказал Вислоухий.
— Он стоял возле колбасной, где в прошлом году Тарас стекло высадил. Сам по себе стоял, без лотка.
— Узнал тебя?
— Что узнал! Если бы узнал — не беда! У него нога деревянная, не догонит. Он меня сзади за портки схватил. «Вора поймал!» кричит. Шумит на всю улицу.
— Ну! А ты что?
— Я вывернулся и ушел под ворота.
Вислоухий молчал.
— Будет облава, Йоська, — наконец сказал он. — Увидишь, будет облава!
Йоська свистнул.
— Нас не найдут, — проговорил он. — В оранжерею они не полезут.
— Выдадут нас, Йоська! Вспомнишь потом…
— Кто выдаст? — сердито спросил Йоська.
— Мало ли кто. Вот этот, хотя бы!
И Вислоухий покосился на Костю.
— Дурак! — крикнул Йоська.
Костя, поглощенный собственными мыслями, не слушал их дальнейшей болтовни. «Где я?» думал он. «Как я сюда попал?» Он помнил воду, помнил, как он бился, завязнув в черной тине, как ему хотелось вздохнуть хотя бы один раз, как мучительно, жестоко, горько хотелось вздохнуть… Дальше он ничего не помнил, кроме головной боли.
— Хорошо собак воровать, — говорил Вислоухий, наевшись. — Породистых. Спрятать и ждать, когда хозяева награждение объявят. За других собак сто рублей дают…
— Где тебе собак воровать, — сказал Йоська. — Ты думаешь, я не видел, как ты сегодня удирал от собаки сторожа?
Вислоухий вспыхнул.
— Этой собаке не жить, — проговорил он. — Я воткну в хлеб иголку и дам ей сожрать. Она живо околеет!
Костя вдруг вскочил и обернулся к Йоське, бледный и взволнованный.
— Где Валя? — спросил он.
Он сказал это так громко и неожиданно, что Йоська вскочил и отшатнулся от него.
— Где Валя? — повторил Костя вне себя от тревоги. — Что с ним случилось?
— О ком это он? — растерянно обернулся к своим товарищам Йоська.
