А ночью перед зеркалом у себя в комнатенке Фелисидад молилась. Она не хотела колдовать – она хотела молиться. Кому угодно! Божьей Матери Гваделупской! Богу Улитке! Да просто своей маме, Милагрос! Да просто… кому?
Богу? Она Его не знала.
Времени? Оно шло мимо, всегда мимо.
Звездному небу?
– Отведи от меня плохое! Отведи от меня смерть!
«Смерть», – сказал чей-то странный низкий, глухой голос в углу спальни. Фелисидад встала на четвереньки, выгнула спину. Прижалась лбом к глиняной плитке.
– Уйди…
Роса пошевелилась в кровати.
– Фели, Иисус-Мария, когда ты уляжешься наконец?!
Фелисидад умолкла. Ощупывала себя: живая, живая.
Ром, в стальном брюхе самолета, закрыл глаза. Стюардесса, идя мимо по проходу между кресел, все косилась на красивого русоволосого юношу: спит и спит, ни еды, ни питья не попросит, а от Атланты до Мехико три часа полета, можно и проголодаться.
Самолет накренился на правый борт. Заходил на посадку. Ром не открывал глаз. Он не спал. Перед глазами плыли формулы, чертежи, россыпи черных точек на белом – звезды в звездных каталогах. Каталог Гиппаркос, каталог Астромист. «Сколько буду жить, я не забуду, как бабушка мне пела. Как там бабушка? Окажусь в гостинице – сразу позвоню ей. Вчера у нее был такой веселый голос. Она обрадовалась моему звонку. Неужели нам остались из всей любви только голоса?»
Под крылом плыли в синей тьме огни. Он не видел огней глазами – он их воображал. Видел сердцем. Сердце билось ровно, полно. Когда оно так билось, он о нем забывал.
«Мы тоже огни. Мы горим. Вспыхиваем. Гаснем. Какая разница, сколько ты живешь – полсотни лет или полсотни тысячелетий? Звезды живут миллиарды лет и все-таки умирают. Но прежде чем умереть, они вспыхивают. Вот где чудо. Значит, счастье – во вспышке? А не в том, чтобы растянуть ее надолго, на целую вечность?»
Он не отстегивал ремень до полной остановки двигателей. Его затрясли за плечо. Он открыл глаза. Стюардесса обеспокоенно наклонилась над ним, спрашивала по-английски и по-испански:
– Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, хорошо, – сказал Ром по-английски, а потом по-испански добавил: – Благодарю.
В гостинице он вытащил из кармана телефон и набрал номер своего покинутого русского дома. Долго-долго тянулись, плыли гудки. Никто не брал трубку. И его обдало изнутри кипятком. «Ничего, не дрожи, она просто спит. Просто уснула. И не слышит телефон».
Гостиничный номер трещал от сухости. Высокогорье. Интересно, когда-нибудь здесь идет снег? Кто-то пел под окном. Весело и красиво. Ром заслушался. Голоса удалились, растаяли. Надо спать. Завтра симпозиум этот космический. И у него доклад о планетах, открытых около ближайших звезд-карликов. Есть ли там жизнь? О, вполне вероятно. Возможно, что там есть жизнь. Карлик горит долго и неостановимо. На взгляд живого существа – вечно. Человек, бедная мыслящая жизнь, жонглирует маленькими шарами времени. Ему никогда не обнять звезду. А он все тянет, тянет руки.
