– Бабушка, ты видишь что-нибудь из-под этой марли?
– Ромушка, я все вижу, все! Вон вишенка цветет! Какая красивая… невестушка!
Бабушка кокетливо отвела марлю ото лба рукой в перчатке, чуть приподняла марлевую завесу над глазами. И тут же встала, и оторопела, и зажмурилась: свет ослепил ее.
– Бабушка! Что с тобой! – Ром тряс ее за плечи, гладил по дряблым щекам.
– Солнце… Ромушка, это солнце! Оно ударило мне в лицо! Сейчас пройдет, не бойся!
Они шли от больницы до дома пешком, так неповоротливо, тяжко, медленно, что Ром подумал: «Вот я превращаюсь в черепаху», и бабушка больше не поднимала над лицом свою последнюю фату.
Глава 10. Сальса в кафе Алисии
Дверь кафе на себя. С трудом поддается.
Огни, бешенство огней ударяет изнутри.
Как посетители выдерживают напор огня? Люди любят огонь. Они любят его издавна. Всегда. Вон пьют, едят, а на столе – толстая, как хвост носухи, свеча. Официантка несет на подносе тарелки, и в тарелках – огонь. Что горит? Еда горит?! Разве люди едят огонь?
А, это просто повар на кухне блюдо такое сделал! Блинчики с коньяком, и коньяк поджег! Горит коньяк, плавится сахарный сироп! Люди готовы жрать пламя, люди на все готовы!
Ее танец тоже огонь. Да не каждый его сожрет.
– Привет, Алисия!
Твердое, жесткое пожатье руки.
«Эта девчонка пожимает руку, как мужик», – думает белобрысая, вся прокуренная-пропитая Алисия, пожимая девчонке руку в ответ, перекатывая языком из угла в угол рта пахучую, горькую, зловонную сигару.
Сигара дымится. В кафе уже полно клиентов.
– Привет, Фелисидад! Я уж думала, ты не придешь!
– Пришла! А то!
Дверь хлопает – удар по ушам. Надо бы сменить пружину. Глядишь, эта дверь убьет кого-нибудь. И она, Алисия Гомес, заплатит неимоверный штраф. Завтра же вызовет мастера. Вваливаются певцы, у каждого на спине – гитара в чехле, а кое-кто и в руке гитарный гриф сжимает. Марьячис. Великие марьячис! Вы всегда со мной! Вы так любите свою Алисию!
Фелисидад видит: марьячис пришли. Ей нравится один марьячи. Нравится, как он поет. Лучше всех! Как танцует с ней. Он умеет все. И сальсу, и самбу, и румбу, и меренги, и танго. И петенеру. Все умеет! У него жесткие черные усы, торчат, как у таракана. Ноги – кривые корни. Мышцы – мотки проволоки. Поджарый. Глаза светлые, серые, навыкате. Щеки впалые, будто не ел неделю. Он волнует Фелисидад. Когда он берет ее за руку, ей кажется: ладонь обжигает факел.
Везде пламя. Везде!
«Мужчина – это пламя, – вздыхая, поучала ее донья Лусия, – а женщина – валежник».
