Смерть, костлявая красотка!
Обниму тебя до хруста!
Где твое живое сердце?!
А под ребрами-то пусто!
Поцелую тебя в череп —
Загремишь, как погремушка!
Твое сердце съели черви,
Развеселая подружка!
Он крутанул старуху на месте, она завертелась волчком, вихрь поднялся и полетел от ее ярко-красного шелкового платья. В разрезе юбки обнажилось бедро: кость, обтянутая желтой кожей. Полетела на пол бутылка. Покатилась со звоном. Текила выливалась, пахло спиртом, яблоком и сырой мякотью кактуса нопалес. Старухина туфля поскользнулась на политом текилой полу, скелет поехал прочь из рук Рома, и Ром поймал тангеру на отлете, на излете. На краю.
А девичий голос рядом с ним продолжал петь, задыхаясь, чуть не плача:
Не боюсь тебя ни капли!
Станцевать с тобой сумею!
За камнями, у прибоя
Я тобою овладею!
Музыка взвилась и оборвалась.
Тангерос встали. Застыли.
Старуха выпросталась из рук Рома. Сделала шаг назад. Церемонно раскланялась. Ее птичьи глаза под выщипанными бровями опять горели тускло и равнодушно, как у больной совы. Растопырила пальцы. Все десять пальцев светились в полумраке кафе. Ноги-кочерги на высоких каблуках чуть, медленно и горько, покачивали изработанное тело, станцевавшее очередное танго на этой земле. Может быть, последнее.
– Может быть, мое последнее танго, – сквозь зубы выцедила старуха и благодарно наклонила голову с жалким седым пучком на затылке. – Спасибо вам, кавалер.
Ром, дрожа, сделал ответный поклон.
Пока шел к столику – слышал шепот: это ведь сама Хуана Перес с ним танцевала!.. а зачем она пожаловала сюда?.. она же знаменитость… а я думал, она давно умерла!.. нет, видишь, жива старая каракатица… но пляшет как!.. молодым и не снилось… да, старая школа… сумасшедший дом, нет, это невероятно, что они оба здесь выделывали… а кто это с ней-то выделывался?!. непонятно… но тоже неслабо… а может, старуха-то нам еще и споет!.. она, говорят, поет здорово… «говорят», дурак!.. открой Интернет и скачай ее записи, если не поленишься!.. в обморок упадешь, какой голосяра!..
«Голос. Голос. Кто это пел, когда он танцевал? Фелисидад?»
Оглянулся. Обшарил глазами все кафе.
Фелисидад не было.
Старуха шагнула вперед. Теперь одна в круге желтого света стояла.
Дверь кафе открыта, и в нее видна синяя страшная гладь ночного океана.
Старуха набрала в грудь воздуху и запела, и у Рома кругом пошла голова. Крутилось все вокруг него, кружилось, бежало, убегало и опять возвращалось, и соль, влажная нежная соль текла по лицу. Он понимал: поет старая тангера, а слышал: пела бабушка. Это ее голос! Пусть по-испански! Наплевать! Теперь она умеет на разных языках! Теперь для нее нет преград! Запретов нет!
