Януш ждал меня на кухне. Едва я вошла, он вскочил на месте и взволнованно заломил руки. Только сейчас я заметила, что пальцы на его правой руке перебиты и неестественно выгнуты. Он поймал мой сочувственный взгляд и спрятал руку за спину.
— Один из этих… разозлился на мой ровный почерк и колотил прикладом по моим пальцам, пока они не превратились в однородную массу. — Печально сказал он.
Я закусила губу, но слезы сдержала.
— Он ждет вас.
Януш прошел за мной до кабинета, и когда мы остановились перед дверью, снова взял меня за руку, и с болью в сердце, обнажая всю свою благодарность прошептал:
— Спасибо вам…
— Анна.
— Анна. — Он мелодично произнес мое имя.
Мы вошли.
Генрих бросил на Януша оценивающий взгляд, его видимо удивило, что в городе еще остались евреи умудряющиеся соблюдать гигиену. Януш выдержал этот взгляд. Генрих жестом пригласил его пройти, а меня выйти. Я оставила их наедине, чтобы не казаться слишком заинтересованной в судье этого человека. А сама затаилась с обратной стороны, прижавшись ухом к двери.
Януш начал работать у нас с того же дня. Генрих не задавал ему лишних вопросов, спросил только где он работал прежде. Где обучался, и откуда родом. Он разговаривал с Янушом как с интеллигентным и образованным человеком. И наверно впервые за долгие месяцы проведенные в оккупированной Варшаве, Януш общаясь с человеком в элегантной немецкой форме, вспомнил, что он не жалкое и загнанное животное, а в первую очередь — человек!
С первых занятий с Александром, Януш все не мог сдержать слез, понимая что перед ним еврейский ребенок спасенный из гетто. Я не рассказывала ему историю Александра, да мне и не надо было, Януш понял все сам. Он с ужасом вспоминал, какое варварство немцы, лощенные и считающие себя цивилизованными, творили с детьми, как жестоко они наказывали тех за непослушание и нерасторопность. Сколько смертей отпечаталось в его памяти. Всегда больно видеть, как страдают дети. Невинные создания, рожденные на радость. Они ведь не способны сами защитить себя и их губит то, что в юном возрасте, у них еще не развит инстинкт самосохранения. Они слишком доверчивы и открыты, и не могут оценить реальность и масштабы нависшей над ними угрозы. Все евреи навсегда запомнили подвиг Януша Корчака, добровольно отправившегося со своими воспитанниками на смерть, в газовую камеру концентрационного лагеря «Треблинка».
