— Я хотела помочь. — виновато промямлила я.
— Никогда больше так не делай! Если они увидят, мне конец! — прошипела девушка.
Я оторопела.
Девушка поднесла ведра к огромному котлу и легким движением наполнила его водой, не расплескав при этом ни капли.
— Ты приехала с нашим новым хозяином? — без любопытства спросила она.
— Да.
— Ты русская?
— Да. — я удивилась, как она поняла это. Наверняка на мне тоже отпечатались месяцы изнурительного труда.
— Тогда, может, выживешь. — заявила она. — К русским здесь по-другому относятся. Вас не замечают или гонят, но не издеваются ежедневно, как над нами.
— Ты еврейка? — догадалась я.
— Ева. — Представилась девушка. — Я наполовину еврейка. Мама еврейка, отец поляк, но это не помешало ганцам забрать их обоих. Они сейчас в Освенциме, и поверь мне, лучше туда не попадать. Никто… никто еще не выходил из этого места. А что сейчас творится в России? Эти ироды и туда уже свои хари поросячьи сунули?
— Когда я уезжала, они шли на Москву. Больше я ничего не знаю…
— А твои родные?
— Я сирота.
— Да, — сочувственно протянула Ева, — война забирает многое.
— Война забрала у меня только сестру. Мой старший брат погиб сражаясь за Белую Армию. Родителей и старшую сестру за родство с врагом великой революции арестовали. Я осталась одна, только после смерти Сони…
— А что с твоими родителями? Где их держат?
— Я не знаю. Никто никогда не говорил об этом. Их просто увели, а мы с сестрой бежали, чтобы не стать следующими. Соседка сказала, что их нет в живых. Мы жили в страхе до войны, и война не сильно изменила нашу жизнь.
— Мы тоже прежде жили в унижениях. Но никогда так не боялись за свои жизни. Терпеть побои, ругань и оскорбления, это неприятно, но терпимо. А знать, что каждый твой неверный шаг, дает право этим чудовищам пустить тебе пулю в лоб… это страшно… по-настоящему страшно. Ты знаешь, сколько у нас уже сменилось садовников. Прежний хозяин отстреливал их словно кроликов. Каждый день, они выходили в сад, как на свой последний выгул. Они были похожи на загнанных зверей, каждый раз ожидая выстрела. На них страшно было смотреть. А он стоял с винтовкой на балконе, и громко ржал. Один раз, ганц был сильно пьян, он стрелял в Изю, еврейского мальчика. Пуф, промахнулся, пуля вошла в руку. Изя продолжал заниматься своим делом. Второй раз, бах, в плечо. Изя не останавливался. Третий раз… четвертый… пятый… кончились патроны. Изверг бросил ружье и вернулся в дом, отсыпаться. Изя умер через два дня, в жутких мучениях и агонии.
