— Ты зачем поднял суматоху?
— Это я от голода. Думал, ребята разбегутся и оставят на столе лепешки, а они, черти хитрые, все успели расхватать, — смущенно оправдывался он.
— Эх ты, дурья башка. Тебя за это мало отдать под суд военного трибунала. Да понимаешь ты, чертова пройдоха, к чему может привести твое хулиганство… — сердито набросились на него партизаны.
Гопа струсил.
— Простите, товарищи. Не подумавши сделал. Только не говорите об этом комбригу, мне и так не везет…
На другой день мы вернулись в свои места и остановились в деревне Ноглово, недалеко от латвийской границы. Никогда не забудется в памяти семнадцатое декабря сорок третьего года. В этот день Богданова, Неймана, Соколова, Беценко, Поповцева, Храмова и меня принимали в партию.
Не только у нас, но и у всех присутствующих торжественное настроение. В штабе за столом, покрытым красной материей, разместились секретарь подпольного райкома Васильев, члены бюро Назаров, Новиков, Венчагов. Прием шел по всем правилам. Мы рассказывали свои биографии, отвечали на вопросы. После приема вся бригада поздравила нас. Было приятно сознавать, что здесь, в тылу врага, нам посчастливилось стать в ряды славной Коммунистической партии. Это высокое звание нами было завоевано в боях с фашистами, и мы гордились этим.
Вскоре командование бригады выслало в район Опочки группу партизан во главе с политруком Богдановым. Богданов шел в те места вторично. Еще в октябрьские праздники он вернулся оттуда с богатыми сведениями о противнике. Тогда же бойцы побывали и под Идрицей, где раздобыли подробную карту размещения Идрицкого гарнизона.
После ухода Богданова, взяв с собою Соколова и пятерых бойцов, я направился к железной дороге подрывать вражеский поезд. Шли по старым тропам в сторону Себежа. На вторую ночь группа приблизилась к железной дороге. Впереди оставалась только знакомая нам деревня Гусево. Было часа два, и мы, посоветовавшись, решили не обходить ее. «Время терять нельзя, проскочим напрямик», — решили мы. Впереди шли Жорка Молин и Игорь Чистяков. За ними, метрах в двадцати, шагали остальные. Ночь была не особенно темная и очень тихая, безветренная. Нам хорошо было видно, как Молин с Чистяковым миновали одинокий сарай, направились по неширокому прогону к избам. Следуя за ними, пошли и мы.
Вдруг у крайнего дома раздался громкий испуганный голос:
— Хальт!
Молин успел что-то крикнуть в ответ, но автоматные очереди заглушили его.
Часовой оказался не один. Очевидно, происходила смена караула. Немцы открыли огонь. Стрелять вперед мы не могли — там находились двое наших. Спасаясь от вражеских выстрелов, метнулись сначала в одну сторону, потом в другую. У головы, как разозленные осы, жужжали пули.
