На тибетскую горную женщину она походила. Своей нестандартностью. Груша была моей ровесницей, но потому, что она сильно опережала всех в росте и интеллектуальном развитии, училась она на два уровня выше. Чем была весьма горда. По-моему, как раз ее перевоспитывать надо, а не меня… Но ее никто не перевоспитывал. Наверное, потому, что она занималась делом.
Повезло. Вот повезло, дальше не бывает! Ничего ужаснее и представить нельзя. Груша возвышалась надо мной, как гора. Сходство увеличивала странная расцветка ее комбинезона — какая-то горнорудная, под цвет серого гранита. Из-за этой расцветки и от самой Груши несло бесконечной тоской. И вообще она была неприятной. А самое неприятное в ней то, что фигурой своей Груша напоминала одноименный фрукт.
Хотя, если быть совершенно объективным, надо признать, что на лицо Груша вполне ничего. Пожалуй, она даже красива. Но борцовский рост в совокупности с лишними килограммами создавали удручающее впечатление. Так что лицо не помогало.
И еще косички. Из-за ее головы торчали в стороны мелкие мышиные косички, правая с красным бантиком, левая с синим.
— Павлов, — ласково промурлыкала Груша, — вот ты-то мне и нужен, голубчик.
И мне стало страшно. Я подумал, что лучше бы меня сослали на Меркурий. В шахты. Фильтровать плесень. Голыми руками. Груша была хуже всякого профессора.
— Заходи, дружок, — Груша улыбнулась.
— А ты что, тоже… ну, в смысле, на Европу? — осторожно спросил я.
— Я не в смысле на Европу, — грозно сказала Груша. — Я на Европу. А вы вместе со мной.
— С тобой? — поморщился я.
— Со мной. Или ты что-то имеешь против?
Груша придвинулась.
— Я вообще-то… того… Меня в лагерь гляциологов направили на практику…
— Тебя ко мне направили, — прищурилась Груша. — Я твой гляциолог. Будем искать жизнь.
— Где?
— На Европе. Я полагаю, что там есть жизнь. Возможно, даже разумная. И мы ее найдем.
Груша показала мне кулак. Будто именно я являлся главным противником обнаружения разумной жизни на Европе и вообще в космосе. Угораздило, подумал я. Во всех семидесяти восьми исследованных системах не найдено никаких признаков разумной жизни, а Груша хочет найти их здесь, почти под боком.
— Заходи, — сказала Груша. — Брось пожитки в бокс.
Мне почему-то стало не по себе. В бокс заходить совершенно не хотелось. И пожитков у меня не было. Если уж меня записали в гляциологи, то пусть пожитки мне сами предоставляют.
— Ты чего? — с прищуром спросила Груша.
— Ничего…
— Боишься? — В голосе Груши появился сарказм. — Меня?
